- Где-нибудь у черта на куличках? Как бы нам не опоздать на самолет.
- Да брось, - сказал Уайли. - Зря вот мы стюардессу не взяли тебе для компании. Ты ведь на нее заглядывался. Девчонка и впрямь недурна.
Мы долго ехали по ровной местности, освещенной луной; мелькнет лишь при дороге дерево, хибарка, дерево; затем дорога запетляла лесом. Даже в
сумраке чувствовалось, что деревья здесь зеленые - нет у листвы этого пыльно-оливкового калифорнийского оттенка. Путь нам преградили три коровы,
негр-пастух отогнал их на обочину, коровы замычали. Настоящие, с теплыми, свежими, шелковистыми боками, и негр плавно обозначился из мглы, тоже
настоящий. Уайли дал ему четверть доллара, он сказал: "Спасибо вам, спасибо", глядя большими карими глазами, и коровы опять замычали в ночь, нам
вслед.
Я вспомнила, как впервые в жизни увидела овец, сотни овец, как наша машина внезапно очутилась в их гуще на пустыре за студией старика Лемле.
Овцам-то мало радости было сниматься, но наши спутники все повторяли:
"Здорово!" - "Как и требовалось тебе, Дик!" - "Просто здорово!" И тот, кого звали Диком, стоя в позе Кортеса или Бальбоа, озирал из машины
серое шерстистое овечье море. Для какого фильма их снимали, я давно забыла (если знала).
Вот уже час мы едем. Проехали через ручей по железному старому дребезжащему мосту с дощатым настилом. Когда мелькает мимо фермерский
придорожный домик, там уже поют петухи, колеблются сине-зеленые тени...
- Я говорил вам - рассветет, - сказал Уайли. - Я родился здесь поблизости - сын и наследник оголодалой южной голи. Наш фамильный особняк
ныне используют в качестве нужника. Слуг у нас было четверо - отец, мать и две моих сестры. Вступить в их корпорацию я отказался и уехал в Мемфис
делать карьеру, и теперь эта карьера уперлась в тупик. - Он обнял меня за плечи. - Сесилия, позвольте жениться на вас и пристроиться к семейному
пирогу Брейди.
Комичный тон обезоруживал, и я прислонилась головой к его плечу.
- Чем занимаетесь, Сесилия? В школу ходите?
- Я учусь в Беннингтонском колледже. На третий перешла.
- О, прошу прощения. Мне бы самому догадаться, но я был лишен преимуществ высшего образования. И на третий перешла! Я читал в "Эсквайре" -
третьекурсниц нечему уже учить.
- Почему-то люди думают, что студентки...
- Сесилия, не надо оправданий. Знание - сила и власть.
- Сразу видно голливудца, - сказала я. - Как всегда, безнадежно отстали от века. Уайли сделал вид, что ошарашен.
- То есть как? Неужели в восточных штатах студентки лишены личной жизни?
- В том-то и дело, что как раз наоборот. Вы становитесь несносны, перемените позу.
- Не могу. Еще Шварца разбужу, а он, по-моему, впервые за полмесяца заснул. Что я вам расскажу, Сесилия: у меня как-то была интрижка с женой
одного продюсера. Кратенький романчик. Когда он кончился, она предупредила без обиняков: "Попробуй только проболтайся, и я устрою, что тебя
вышвырнут из Голливуда. Мой муж - фигура позначительнее тебя".
Он снова обезоружил меня своим тоном, и тут мы повернули в длинную улочку, запахло жимолостью и нарциссами, и такси остановилось перед серой
громадой "Эрмитажа". Водитель повернулся к нам, желая что-то объяснить, но Уайли произнес "Ш-ш!", указав на Шварца, и мы тихонько вышли из
машины.
Водитель повернулся к нам, желая что-то объяснить, но Уайли произнес "Ш-ш!", указав на Шварца, и мы тихонько вышли из
машины.
- Сейчас не пустят внутрь, - вежливо пояснил водитель.
Мы с Уайли подошли к портику и сели на ступенях у широких колонн.
- Этот мистер Шварц - кто он такой? - спросила я.
- Да ну его. Возглавлял одно время кинофирму - то ли "Ферст нэшенал", то ли "Парамаунт", то ли "Юнайтед артисте". А теперь в глубоком
нокауте. Но он еще вернется. В наше лоно нет возврата только алкашам и наркоманам.
- Вам, я вижу, Голливуд не нравится.
- Напротив. Очень даже нравится. Но что за тема для интимной рассветной беседы на ступенях дома Эндрю Джексона.
- А я Голливуд люблю, - не унималась я.
- Отчего же не любить. Золотой прииск в апельсиновом раю. Чья это фраза? Моя! Неплохое местечко для жестких и тертых, но я-то прибыл в
Голливуд из Саванны, штат Джорджия. И в день прибытия явился на званый вечер. Хозяин пожал мне руку и ушел от меня. Все было в том саду честь
честью: плавательный бассейн, зеленый мох ценой два доллара за дюйм, красивые люди из семейства кошачьих. Они развлекались и пили... А меня не
замечали. Ни одна душа. Я заговаривал с пятью или шестью - не отвечают. Так продолжалось час и два, а потом я вскочил со стула и припустил оттуда
сумасшедшей рысью. Вернулся в гостиницу, получил из рук портье адресованное мне письмо - и тогда лишь почувствовал, что я снова человек, а не
пустота.
Мне самой испытывать подобное, конечно, не приходилось. Но, вспомнив голливудские званые приемы, я подумала, что Уайли не сочиняет. Чужака у
нас встречают прохладно, за исключением тех случаев, когда он преуспел уже и сыт и, следовательно, безопасен, - иначе говоря, когда он
знаменитость. Но и знаменитость не слишком-то разлетайся к нам. - Вам бы взглянуть философски, - самодовольно сказала я. - Они ведь не от вас
захлопнулись так грубо, а от прежде встреченных нахалов.
- Так юна и хороша - и такие умные речи. На востоке занималась заря, и я видна была Уайту отчетливо - худощавая, изящная, неплохие черты
лица и бьющий ножками младенец мозг. Вид у меня на рассвете тогда, пять лет назад, был чуточку взъерошенный, наверно, бледноватый; но в юности,
когда жива иллюзия, будто у приключений плохого конца не бывает, требовалось лишь принять ванну и переодеться, - и снова заряжена надолго.
Во взгляде Уайли было одобрение ценителя, очень для меня лестное. Но тут мистер Шварц вдруг нарушил наше милое уединение, подойдя к дому
извиняющейся походкой.
- Клюнул носом - стукнулся о металлическую ручку, - сказал он, потирая уголок глаза. Уайли вскочил.
- Как раз вовремя, мистер Шварц. Сейчас приступаем к осмотру пенатов, где обитал Эндрю Джексон - десятый президент Америки, Старая Орешина,
Новоорлеанский победитель, враг Национального банка, изобретатель Системы Дележа Политической Добычи.
- Вот вам сценарист, - обратился Шварц ко мне, как обвинитель к присяжным. - Знает все, и в то же время ничего не знает.
- Это что еще такое? - вознегодовал Уайли.
Так он сценарист, оказывается. И хотя мне сценаристы по душе, - спроси у сценариста, у писателя, о чем хочешь, и обычно получишь ответ, - но
все же Уайт упал в моих глазах. Писатель - это меньше, чем человеческая особь.