- Быть может, раньше принадлежали.
Бриммер пожал плечами.
- Упор теперь, возможно, на другом, - сказал он. - В глубине души, мистер Стар, вы знаете, что правда за нами...
- Нет, - сказал Стар. - По-моему, все это куча вздора.
- В глубине души вы сознаете: "Он прав", но надеетесь дожить свой век при нынешнем строе.
- Неужели вы всерьез думаете, что уничтожите нашу систему правления?
- Нет, мистер Стар. Но думаем, что система может рухнуть от ваших собственных усилий.
Они поклевывали друг друга, обменивались легкими ударами, как это бывает у мужчин. И у женщин бывает - но уже не легкое, а беспощадное
цапанье. Да и за мужской пикировкой наблюдать неприятно, потому что никогда не знаешь, чем она завершится. Уж конечно, не перебранку мне хотелось
связывать в памяти потом с рассветными тонами моей комнаты; и, распахнув стеклянную дверь, я пригласила спорщиков в наш золотисто-спелый
калифорнийский сад.
Стоял август, но дождеватели, сипя, поили сад свежей водой, и газон блестел по-весеннему. Я видела, как Бриммер потянулся к траве взглядом
(я знаю этот их вздох по приволью). В саду Бриммер как бы покрупнел - оказался выше ростом и широк в плечах, слегка напомнив мне Супермена, когда
тот снимает очки. "Он привлекательный, - подумалось мне, - насколько может быть привлекательным человек, которого женщины мало интересуют как
женщины". Мы сыграли в пинг-понг, чередуясь; Бриммер неплохо действовал ракеткой. Слышно было, как с улицы в дом вошел отец, напевая идиотское
свое "Доченька, ты приустала за день", и вдруг оборвал - вспомнил, должно быть, что я с ним не разговариваю. Было половина седьмого - машина моя
стояла перед домом, и я сказала: "Поехали в "Трокадеро" обедать".
Вид у Бриммера был в ресторане такой, как у патера О'Ни в тот раз в Нью-Йорке, когда мы с отцом повезли его на русский балет, и он
замаскировал свой белый священнический воротничок, повернув его задом наперед: сан плохо согласуется с балетом. Когда же к нашему столику подошел
Берни, подкарауливавший со своей фотокамерой крупную дичь, Бриммер и вовсе точно в западню попал, и Стар велел фотографу уйти; а жаль, я бы
сохранила этот снимок.
Затем, к моему удивлению, Стар выпил три коктейля один за другим.
- Теперь уж я точно знаю, что вам не повезло в любви, - сказала я.
- А. почему вы так думаете?
- А потому, что пьете с горя.
- Но я не пью, Сесилия. У меня от спиртного диспепсия. Я в жизни не был пьян. Я пересчитала пустые бокалы:
- ... два... три!
- Это я машинально. И вкуса не ощутил. Только подумал - что-то не то.
Взгляд у Стара неожиданно сделался тупо-стеклянным, но лишь на секунду.
- Первая рюмка за всю неделю, - сказал Бриммер. - Я пил, когда служил на флоте.
Глаза Стара опять остекленели, он подмигнул мне глупо и сказал:
- Этот сукин агитатор обрабатывал военных моряков.
Бриммер поднял брови. Но, решив, очевидно, принять эти слова как ресторанную шутку, он слегка улыбнулся, и я увидела, что Стар тоже
улыбнулся. Слава богу, все осталось в рамках великой американской традиции, и я хотела было завладеть разговором, но Стар вдруг отогнал
опьянение.
- Вот, к примеру, с чем я сталкиваюсь, - заговорил он очень четко и трезво. - Лучший режиссер Голливуда - я в его работу никогда не
вмешиваюсь, - но есть у него некая причуда, и во всякую свою картину он непременно вставит педераста или что-нибудь еще. Дурнопахнущее что-
нибудь. Как водяной знак оттиснет, так что и вытравить нельзя. И с каждой его новой выходкой Легион благопристойности припирает меня сильней, и
приходится жертвовать чем-то взамен из другого фильма, вполне добротного.
- Каждый организатор сталкивается с подобным, - кивнул Бриммер.
- Вот именно. Приходится вести непрерывное сражение. А теперь этот режиссер и вовсе заявляет мне, что он член Гильдии режиссеров и она не
даст в обиду угнетаемых и неимущих. Вот так вы прибавляете мне хлопот.
- К нам это имеет весьма отдаленное отношение, - улыбнулся Бриммер. - Не думаю, чтобы с режиссерами нам удалось о многом договориться.
- Раньше режиссеры были мне друзья-приятели, - сказал Стар с той же забавной гордостью, с какой Эдуард Седьмой хвалился, что вхож в лучшие
дома Европы.
- Но когда началась эра звука, - продолжал он, - я стал приглашать театральных режиссеров. Это подстегнуло кинорежиссеров и заставило
переучиваться заново, - чего они мне, в сущности, так и не простили. В тот период мы навербовали на Востоке целый взвод сценаристов, и я считал
их славными ребятами, пока они не превратились в красных.
Вошел Гари Купер и сел в углу с кучкой прихлебал, присосавшихся к нему намертво. Оглянулась женщина, сидящая за дальним столиком, и
оказалась Каролой Ломбард. Я была рада, что Бриммер, по крайней мере, насмотрится на звезд.
Стар заказал виски с содовой, и почти сразу же - еще порцию. Кроме двух-трех ложек супа, он ничего не ел, а только пошло всех ругал: мол,
кругом дрянные лодыри, но ему плевать, у него деньжат хватает. Эту песню всегда можно слышать, когда отец сидит с компанией. Стар, кажется, и сам
понял, что мелодия эта звучит непротивно только в узком кругу, - может быть, впервые затянул ее и понял тут же. Во всяком случае, он замолчал и
выпил залпом чашку черного кофе. Любовь моя к нему слабей не стала, но мне жутко не хотелось, чтобы Бриммер унес о нем такое впечатление. Стар
должен был предстать виртуозом кинодела, а вместо этого сыграл злого надсмотрщика и безбожно пережал - и сам забраковал бы такую игру на экране.
- Я выпускаю картины, - сказал он, как бы внося поправку. - Я сценаристов люблю - и думаю, что понимаю их. Раз человек свое дело делает, то
гнать его с работы нечего.
- Мы с этим согласны, - сказал Бриммер любезным тоном. - Мы бы вас оставили при деле - переняли бы на ходу, как перенимают действующее
предприятие.
Стар сумрачно кивнул.
- Хотел бы я, чтобы вы послушали моих компаньонов, когда они в сборе.
Они приведут двадцать причин, по которым вас, коммунистов, надо гнать всех вон из Лос-Анджелеса.
- Мы ценим ваше заступничество, - сказал Бриммер не без иронии. - Говоря откровенно, мистер Стар, мы видим в вас помеху именно потому, что
вы предприниматель "отеческого" толка и ваше влияние очень велико.
Стар слушал рассеянно.
- Я никогда не считал, - сказал он, - что я мозговитей сценариста. Но всегда считал себя вправе распоряжаться его мозгом - потому что знаю,
как им распорядиться.