– Опись придется делать. И тетю Машу надо пригласить, как представителя администрации. У кого есть бумага и ручка? У меня есть бумага и ручка. Так что, начнем?
Тетя Маша каким‑то образом почувствовала, что ей совершенно необходимо находиться здесь, и уже спрашивала:
– Это кто тут чемоданы оставляет?
– Тебе бабуся сказала об этом чемодане, – обратился ко мне Семен, – ты и открывай его.
Я поднял полку. Чемодан был старый и какой‑то нестандартный, скорее всего самодельный. Замка у него не оказалось. Простая палочка была воткнута в петлю, чтобы при переноске не открывалась крышка. Я вытащил палочку, положил ее на столик и начал медленно открывать крышку чемодана. В чемодане находилось какое‑то изделие. Не вещь, не тряпка, а именно изделие, даже произведение прикладного искусства. Что‑то резное, точеное, с тщательно выделанными деталями. Что‑то очень знакомое и неопознанное лишь потому, что имело другие размеры, чем привычное. Да и видно его было пока только сверху.
– Ой! Что это? – удивилась Тося. – Скажите мне, что это?
– Магазин, – сказал я. – Бабуся говорила, что в этом чемодане магазин.
– Как это магазин? – не поверил Семен. – Какой еще может быть магазин в чемодане?
– Вот этого не знаю. А в другом чемодане у бабуси был поезд. А в рюкзаке – пасека.
– Ерунда, – не поверил Семен. – Какой поезд? Какая пасека?
– Поезд, – пробормотал Степан Матвеевич. – Вы что же, сами его видели? Собственными глазами?
– Видел, – сказал я. – Как живой… то есть как настоящий. И ощущение такое, что он даже движется.
– Что же вы раньше не сказали?!
– А в опись что записывать? – вмешался Семен. – Магазин?
– Одну минуточку, – попросил Иван. – Так ничего не разберешь. Давайте его на стол или полку.
– Давай, – согласился я.
– Только осторожнее, – попросила Зинаида Павловна. – Тут такая резьба! Тут красота неописуемая!
– Беритесь за тот край! – скомандовал Иван. – А я за этот. Мы приподнимаем, а вы, Степан Матвеевич и Семен, убирайте чемодан, а то тут не очень‑то и развернешься. Давай! – Мы схватились за углы непонятной, но красивой игрушки и начали приподнимать ее. – Осторожнее, не задень за тару, – прохрипел Иван. – Вытаскивайте! Вытаскивайте! Тяжелая штука…
– Все, – приглушенно сказал Степан Матвеевич. – Ставьте.
Мы с Иваном поставили магазин на Тосину полку.
– Так я записываю? – спросил Семен. – Магазин, что ли? Так и писать: магазин. Смешно… Разве это опись?
Я немного отдышался и теперь уже более внимательно рассмотрел произведение прикладного искусства. Бог ты мой! Да что же это?! Ведь это… Ведь это был… Но какое совершенство! Какая точность! Просто невероятно.
18
– Похоже на универмаг, – в растерянности прошептал Степан Матвеевич. – Марградский универмаг. Тысячу раз его видел. Вот так магазин бабуся оставила!
– Правда? – поверила и не поверила Тося. – Это универмаг? Но ведь это так интересно! Я еще никогда не видела Марградский универмаг. Я еще и в Марграде‑то ни разу не была, а побывать в нем очень, очень хочется. Правда, Семен?
Семен даже не ответил ей. Впервые в этом поезде. Не знаю уж, как там у них было раньше, но здесь, в поезде, он ловил вопросы Тоси на лету и даже успевал отвечать на них раньше, чем они были заданы.
У Семена в голове проклевывалась какая‑то мысль. Ну да! Мы‑то все были просто удивлены сейчас. Красивая вещь, игрушка или макет. Скорее всего макет. Ну вот как, например, макет Исаакиевского собора в Ленинграде в самом Исаакиевском соборе. И вот мы все еще продолжали удивленно рассматривать это маленькое, уменьшенное во сколько‑то там раз чудо, а Семен уже знал что‑то, видел что‑то или просто чувствовал. Словом, он уже разгадал загадку этого чемодана.
– Пожалуйста, чуть вправо, – раздалось над моей головой.
Я оглянулся. А… Это Валерий Михайлович, придерживая правой рукой на лбу успевшую высохнуть тряпку и чуть приподнявшись на левом локте, осмысленно и даже очень и очень заинтересованно пытался рассмотреть стоящее на противоположной нижней полке. Я посторонился.
– Благодарю вас, – сказал Валерий Михайлович. – Сколько?
– Нет, нет, – мгновенно среагировал Семен. – Больше ничего. Совершенно ничего. Опись вот. Распишитесь, пожалуйста. Магазин и чемодан. Я сам сдам его в Марграде. Лично, так сказать. Произведение искусства и прочее. Тут надо понимать. Тут такое дело! – Очень чем‑то был взволнован Семен Кирсанов. И с чего бы это? Даже про Усть‑Манск не упомянул.
– Вот здорово! – воскликнула Тося. – Значит, мы сейчас‑в Марград? Это правда, Семен?
– Правда, правда. В Усть‑Манск мы еще успеем. Может, никаких пирожков там мама и не напекла. Может, она и не знает, что мы едем.
– Как это? – удивилась Тося.
– Я, может, и телеграмму забыл в Усть‑Манск дать.
– Семен, мы же вместе ходили на телеграф!
– Да, но ведь и перепутать можно, индекс там, город, улицу. Все может быть. Приедем мы как снег на голову. Неожиданность! Радость, а все же неожиданность. У мамы сердце больное. Удар или еще что. Разве можно так? Тут надо подготовить, предупредить, чтобы радость, но уж никак не неожиданность…
– Семен, да что это ты говоришь? – удивилась Тося. Что‑то сдвинулось в ее лице, в ее настроении, в ее душе. Наверное, таким она своего Семена еще не видела.
– Сдать! Лично! Сил не пожалею! В полном порядке, так сказать.
Не понимал ничего и я, да и все другие, кажется, тоже.
– Сколько? – снова раздалось с верхней полки. Толковый, рассудительный, заметно заинтересованный голос Крестобойникова.
– Нет и нет! – вскричал Семен, засуетился, чуть ли не прикрыл своим телом макет Марградского универмага. – Запротоколировано и продаже не подлежит.
– Да что с тобой, Семен? – не выдержала Тося. – Объясни!
– Все в полнейшем, так сказать, порядке. Обязан, имею, если хотите, общественную нагрузку. Старушке… бабусе… то есть… по гроб жизни… никогда не забуду.
С Семеном явно творилось что‑то неладное. Но что, я не мог понять. Словно свихнулся он внезапно. И такая заинтересованность. И нежелание сходить с поезда в Усть‑Манске, о котором он уже успел всем прожужжать уши.
– Закрываем, упаковываем. Лично, так сказать. Премного благодарен и прочее.
Семен схватился было за край макета, но приподнять его ему было не под силу, а никто из стоящих вокруг и не подумал помочь. Слишком уж странным было поведение пассажира Кирсанова. И Тося, ничего не понимая, чуть не плакала. Словно стыдно ей было и неудобно перед другими.
– Скажите, сколько? И я забираю, – сказал со своей верхней полки Валерий Михайлович. Он уже и слазить было начал оттуда, да некуда было поставить ногу, разве что на головы стоящим здесь в какой‑то растерянности людям.
– Нет и нет! – взвился Семен. – И не продается это! И не имеем мы на это морального права! И все! И вообще! И вот так‑то именно и так!
– Да вы что?! – взревел Иван.