– И не продается это! И не имеем мы на это морального права! И все! И вообще! И вот так‑то именно и так!
– Да вы что?! – взревел Иван. – Что произошло? Объясните, пожалуйста!
– Ничего, – снова засуетился Семен. – Реликвия! Государственное имущество. Ценность, так сказать. Ни за границу, ни в личный музей, ни это… прошу вас.
– Да что с ним, милочка? – спросила обеспокоенная Зинаида Павловна. – Человек как человек был и вдруг… Да из‑за чего? Что‑то я ничего не пойму.
Понимали пока только сам Семен да еще Валерий Михайлович. Но ни тот, ни другой не хотели нам объяснять, в чем тут дело. Из других купе уже тоже начали собираться люди, кто‑то рассерженно просил пропустить его в вагон‑ресторан. В купе стало довольно шумно. Кто‑то спрашивал, что хорошего продают в магазине. И это при всем при том, что никто и не знал толком, что же произошло.
– Семка! – нервно крикнула Тося. Она вся преобразилась, стала вдруг не такой красивой, как прежде, злой, обиженной, ничего не понимающей и от этого словно даже оскорбленной.
– Тише, товарищи, – сказал Степан Матвеевич. – Тише, пожалуйста! В вагоне дети, а вы тут такой шум устроили. Прошу разойтись. Ничего особенного не произошло, просто макет здания. Уверяю вас. И ничего более.
Пассажиры попытались было разойтись, правда, не все, а лишь те, которые стояли ближе, но тут же опомнились и остановились.
– Вход закрыт, – жалобно объявил Семен. – И прошу учесть, что лежало под полкой Таисии Дмитриевны, так сказать, под нашей полкой. И, стало быть, имеем преимущественное право и не позволим оспаривать. Не позволим! – вдруг окреп его голос. – Никому не позволим! Потому как под полкой Таисии Дми… и бабуся завещала! Да, да! Она нам, мне это завещала! У нотариуса заверено, с печатями и со всем прочим. Потому как собственность, личная, персональная, святая, испокон и во веки веков! Вот даже в газетах пишут. И никому. Руки прочь! Не трогать! Мое! Размое и перемое! Голову оторву!
Тут уж было не до шуток. С Семеном творилось что‑то неладное.
Тося была близка к обмороку. Из коридора все напирали. Никто ничего не понимал. Тут сейчас была нужна решительная рука. Я так и стоял, прижатый к столику. Иван! Не знаю уж, что он сообразил. А скорее всего ничего не сообразил, кроме того, что пассажиров надо разогнать по своим местам, а там уж и разобраться со всем, что еще произошло в нашем купе.
– Милочка, – обратилась Зинаида Павловна к Тосе, – вашему мужу дурно.
– Дурно? – переспросила Тося. – Ах, дурно. Наверное, дурно. Ах, что это с ним произошло? Ведь никогда он таким не был. Ведь он никогда так со мной не разговаривал.
– Вот что! – громко, заглушая шум в вагоне, крикнул Иван. – Разойдитесь, пожалуйста! Я сейчас начну в окна выбрасывать тех, кто не разойдется. Вы русский язык понимаете? Вас вот, например, в какое окно? С северной или с южной стороны? С северной? Правильно. Там прохладнее. Так, так. Пожалуйста, за ремень, за пояс, чтобы мне удобнее было. Падали когда‑нибудь из вагона на ходу? Нет. Сейчас упадете. Что? Не хотите? Так, так. Вы? Что? И вам тоже не хочется? Тогда разойдитесь, пропустите. Вон там гражданин желает выпасть из окна. Я сейчас. Я помогу. Я вышвырну, если есть желающие. Ну и хорошо, ну и прекрасно! Ведь понимаете же, понимаете! Ну и молодцы! Вас? Нет желания. Благодарю вас! И вас благодарю! Вот и хорошо. И хорошо… и хорошо. Честное слово, позову, если понадобитесь.
Здорово это у Ивана получилось. Мне бы никогда так и не сделать. Пассажиры разошлись по своим купе, правда, нехотя, но все же разошлись. Да и ничего интересного не оказалось. Так, от жары с одним стало плохо, с ума сошел человек, но не буянит.
Так, от жары с одним стало плохо, с ума сошел человек, но не буянит. И не будет буянить, потому что с ним жена, врач и еще четверо здоровых мужчин. Да и ссадят его на ближайшей станции, потому что сумасшедших в фирменных поездах не возят.
– Спасибо, Иван, – сказала Зинаида Павловна. – А вы, Семен, давайте‑ка вот на эту полку. Ложитесь. Успокойтесь, Семен, успокойтесь. От жары это все.
С верхней полки свесилась нога Валерия Михайловича, вслепую отыскивая точку опоры.
– Нет и нет! Обязан, так сказать, хранить и блюсти реликвию, завещанную и прочее и прочее. Прошу очистить и так далее.
– Да никто у вас вашу реликвию и не собирается отбирать, Семен. Ваша реликвия, и хорошо.
– Никто? – вдруг совершенно спокойно спросил Семен и даже для верности переспросил еще раз: – Никто?
– Никто, – подтвердила Зинаида Павловна.
– Так никто? – обратился Семен к нам.
Да черт с ним, с этим чемоданом! Мне бы только семью до Марграда довезти. И пропади все пропадом!
– Никто, – с чистым сердцем ответил я.
– Конечно, никто, – подтвердил Степан Матвеевич.
– Никому он не нужен, кроме вас, – сказал Иван.
– Никому? – вроде бы даже удивился Семен, но в голосе его чувствовалась неподдельная радость. – Господи! Никому!
19
– Нет, позвольте, – возразил Валерий Михайлович, опустив вниз и вторую ногу. – Нет, позвольте. Как это никому? Общественное достояние! Всем это, понимаете, всем!
– Нет! – прохрипел Семен. И не узнать теперь было его. Совсем другой человек стоял перед нами и защищал что‑то глубоко личное, свое, единственное, без чего и прожить‑то нельзя, из‑за чего можно не ехать в Усть‑Манск к своей маме, из‑за чего он и Тосю‑то, жену свою, забыл.
– Позвольте, – снова сказал Валерий Михайлович и, выставив свой помятый зад, начал медленно сползать с полки. И вот он уже стоял на полу пока что в одних носках, но это, видимо, его сейчас нисколечко не огорчало и не волновало. И брюки и рубашка нигде не теснили его, а, напротив, имели вид униженный и оскорбленный. Все на нем топорщилось и вылезало друг из друга. – Вас плохо воспитали, мой друг! У нас все для человека. У нас человек человеку друг, товарищ и брат. Во вверенном мне управлении торговли промышленными товарами широкого потребления такого работника не потерпели бы. Вы бы ведь налево стали подрабатывать? А? Что‑то плохо слышу.
– Нет! – крикнула Тося. – Семен, что же ты?
Семен посмотрел на нее, но не увидел.
– Успокойся, друг Семен, – продолжал Валерий Михайлович. – Успокойся и уясни себе, что этого хватит на всех. И зачем волноваться, делать другим неприятности, рвать, кричать? А что надо? А надо установить очередь, список. Вот у вас, друг мой, и ручка, и лист чистой бумаги.
– Опись, – быстро проговорил Семен.
– Нет описи, – повысил голос Валерий Михайлович. – Нет и не было. Чистый лист, на котором и надо составить список. Так и быть. Вы первый. Только не наделайте глупостей! Не тащите все, что попадет под руку. С выбором, с выбором. И вообще, может, только на разведку.
– Не хочу на разведку, – уже несколько спокойнее и увереннее сказал Семен.
– Конечно, кому захочется за просто так? – согласился Валерий Михайлович. – Тогда первый я. А?
– Нет, я, – согласился Семен.
– На том и остановимся. Я не против. А вы, товарищи?
– А все‑таки прилягте, – сказала Зинаида Павловна Семену.