– Нет уж! – ответил тот. – Покой нам только снится! Отдыхать теперь некогда. В разведку, в бой!
– Кто третий? – спросил Валерий Михайлович. – Вы? Нет. Давайте третьей отправим Зинаиду Павловну, нашу несравненную, пекущуюся о нас и заботящуюся.
– О чем вы? – не поняла Зинаида Павловна. – Спасибо, но мне сейчас ничего не надо.
– Сейчас не надо. Очень может быть. А потом, в будущем?
– У меня нет будущего. И, пожалуйста, не возвращайтесь к этому. " – Зинаида Павловна! Друг мой! Да у вас еще именно все в будущем! – запел Валерий Михайлович. – Да вы…
– Вот, – возник откуда‑то писатель Федор с несколькими листочками в руках, – окончание рассказика.
– Поздно, Федя, – как бы даже сожалея, сказал Валерий Михайлович. – Работа редактора не по мне. Так уж получилось. Мы теперь в управлении торговли трудимся.
– Да разве я из‑за того, что вы редактор?
– Был, был, а теперь нет.
– Я ведь из самых дружеских чувств. Я помочь хотел вам с вашими вещами. Чтобы человеком вы себя чувствовали, а не вешалкой для костюмов. – Писатель Федор еще иногда покачивался, но уже гораздо меньше и осмысленнее и очень часто даже в такт толчкам вагона.
– Ерунда все это, – наставительно сказал Валерий Михайлович. – Ерунда и самовнушение. Сосите свою водочку и не лезьте в дела, в которых ни черта не смыслите!
– Это уж слишком, – сказал я. – Зачем вы с ним так? Человек ведь помочь хотел. А если не нужна вам эта помощь, так откажитесь вежливо. Ведь человек перед вами!
– Как же, как же, – сказал Валерий Михайлович. – Вижу. Но не нужна мне помощь неудавшегося писателя Федора, и пусть он катится, вежливо говорю, к черту!
Писатель Федор посмотрел на него странным взглядом. Я было подумал, что сейчас снова начнется шум. Но писатель только сказал:
– Я вас прощаю, уважаемый Валерий Михайлович.
– Ха‑ха‑ха! – расхохотался тот. – Вы посмотрите только, он меня прощает!
– Я бы не сделал этого, – сказал я. – Я бы с вами не так поговорил!
– Это ничего, – сказал Федор. – Это пустяки. Возьмите вот, будет желание – прочтете. Тут немного. Совсем немного.
– Спасибо, Федор, – сказал я. – Я обязательно прочту.
– А вот в конец списка! – с угрозой сказал Валерий Михайлович. – К самому закрытию! Когда уже ничего и не останется!
– Да ведь мне это ни к чему, – отозвался Федор, повернулся и пошел в свое купе.
– Я не хочу иметь с вами дела, – сказал Степан Матвеевич и сел на свое место, отвернувшись к окну.
– Пойду подышу. – И Иван двинулся в конец коридора.
– И я, пожалуй, – сказал я.
– Так вас на какую очередь записать, Артюша? – спросил Валерий Михайлович. – Хотите на третью?
– Ничего я не хочу, – ответил я.
– Очень и очень напрасно. В вашем теперешнем положении я бы не стал пренебрегать хорошими возможностями.
– Да о чем вы тут все время? – спросил я. – Чем это вас так взвинтил чемодан?
– Я боюсь, – сказала Тося.
– Не бойтесь, – попросил я. Я бы сказал ей и еще что‑то, но вот только не знал, нужно ли ей это. Я имел в виду Ивана. Вот уж с тем‑то ей бы никогда не стало страшно.
– А чемодан сдадим в Марграде, – пообещал я.
– А чемодан сдадим в Марграде, – пообещал я.
– Нет уж! – взвился Семен. – Личная, так сказать, соб…
– Чемодан мы никому не отдадим, – просто сказал Валерий Михайлович. – И точка. Да вы и сами не захотите, когда узнаете.
20
– Что же это? – спросил я, хотя мне надо было идти, но не хотелось оставлять двух испуганных женщин. Да что мне, собственно, до них? Одна со своим мужем, другая тоже себя в обиду не даст. Да и Степан Матвеевич сидит, хоть отвернулся, хоть и бьется наверняка над своими надуманными проблемами, а все равно потихонечку бдит, чтобы не смели эти два типа хамить женщинам или еще кому.
– Снизойдите до того, чтобы нагнуться. Оно, впрочем, и необязательно нагибаться. Но все же. Хотя можно обратить внимание и издали. Ну и что вы перед собой видите?
Я невольно нагнулся. Макет Марградского универмага был сделан удивительно точно, потрясающе точно. Я даже заметил стекло, треснувшее и скрепленное деревянной накладкой.
– Приглядитесь, приглядитесь, может, что и увидите, – сказал Валерий Михайлович.
– Да, действительно. Эту деревянную накладку я помню. Не далее как десять дней назад ее видел.
– Да только ли в накладке дело? Неверие‑то свое, неверие откиньте. Вы ведь заранее уверены, что этого не может быть.
– Чего? – спросил я и тут же увидел, остолбенел, молнией пронеслось: да как же я раньше‑то этого не заметил? Ведь в глаза, в глаза бросается.
– Ну что? – спросил Валерий Михайлович.
Ответить я ему ничего не смог, потому что в нем, в этом макете (через стекло все было отчетливо видно), ходили люди, маленькие, не больше мизинца, что‑то говорили, покупали, смотрели, требовали, просто стояли, ждали. Это были самые настоящие люди, только уменьшенные в размерах. Так вот в чем дело! Никакой это был не макет! Это было что‑то другое. Но что, я все еще не знал.
Наверное, какое‑то восклицание вырвалось у меня, потому что вдруг рядом с моим лицом оказались лица Тоси и Зинаиды Павловны.
– Милочка ты моя! – только и сказала Зинаида Павловна.
А Тося ничего не сказала, даже свое вечное «ах, как это интересно!».
– Понимаете теперь? – спросил Валерий Михайлович.
– Ничего не понимаю, – ответил я. – Невозможная вещь!
– Ха‑ха! Очень даже возможная. Я об этом универмаге давно слышал, да все не особенно верил. А вот теперь как увидел, так и подумал, что эту игрушечку нельзя из рук выпускать.
– Я первый, – робко напомнил Семен.
– Извольте, извольте. Вы первый и есть. Я второй. Зинаида Павловна, как женщине вам говорю, хотите быть третьей?
– Ах, оставьте меня! Ни третьей, ни сто третьей не хочу быть. Да и детей надо идти посмотреть. Жарко‑то как для детей. Ведь мучаются, бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка.
Это относилось к Тосе, которая как‑то непонятно, неестественно посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору.
– Дура! – убежденно сказал Семен.
– Семка, – тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у меня мороз по спине прошел. А вот Семен сейчас, видно, был защищен какой‑то непробиваемой броней. Он и на жену‑то свою никакого внимания не обращал. Словно не до нее ему сейчас было.
– Степан Матвеевич, – тихо позвал я, – посмотрите, что здесь.
Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои гипотезы и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и не угрожало. В этом я сейчас был уверен.
– Вот вы про бабусю… – начал он.