Ахда,усмехнулсяонс
дружелюбной иронией, еще бы, об этой затее он слыхал, среди его
приятелейпринятоименоватьту эпоху, может быть, слишком уж
непочтительно,"Крестовымпоходомдетей".Вегокругу,
продолжалон,принимаютэтодвижениенеслишкомвсерьез,
примерно так, как принимали бы еще одно движениетеософовили
очереднуюпопыткуустановить на земле братство народов, хотя,
впрочем, отдельным успехам нашего предприятия немалодивились:
одерзновенноммаршечерезВерхнююШвабию,отриумфев
Бремгартене, о передаче тессинской деревни Монтаг кое-кто читал
с большим волнением и временамизадавалсямыслью,нельзяли
поставитьдвижение в целом на службу республиканской политике.
Однако затемдело,повсейочевидности,потерпелофиаско,
многиеизпрежних вождей отступились от него, даже начали его
стыдиться и не хотят о нем вспоминать, вести стали всережеи
всеболеестраннопротиворечатдругдругу, так что в итоге
затея положена под сукно и преданазабвению,разделивсудьбу
стольмногихэксцентрических движений послевоенного времени в
политике, религии, художественном творчестве. Сколько пророков,
сколькотайныхсообществсмессианскимиупованиями,с
мессианскими претензиями объявилось в ту пору, и все они канули
в вечность, не оставив никаких следов.
Отлично,еготочказрения была мне ясна, это была точка
зрения благожелательного скептика. В точности так,какЛукас,
должныбылидумать о нашем Братстве и о нашем паломничестве в
страну Востока все, кто был наслышан об истории того и другого,
но ничегонепережилизнутри.Яменеевсегобылнамерен
обращатьЛукаса,хотявынужденбыл кое в чем его поправить,
например, указать емунато,чтонашеБратствоотнюдьне
порожденопослевоеннымигодами, но проходит через всю мировую
историю в виде линии, порой уходящей под землю, но ниводной
точкене прерывающейся; что некоторые фазы мировой войны также
суть нечтоиное,какэтапыисторииБратства;далее--что
Зороастр, Лао-Цзы, Платон, Ксенофонт, Пифагор, Альберт Великий,
ДонКихот,ТристрамШенди,НовалисиБодлер--основатели
Братства и его члены. Он улыбнулся в ответ именно тойулыбкой,
которой я ожидал.
-- Прекрасно,--сказаля,--я пришел не для того, чтобы
вас поучать, но для того, чтобы учиться у вас. Мое самое жгучее
желание--неточтобынаписатьисториюБратства,длячего
понадобиласьбыцелаяармияученых,вооруженныхвсеми
возможностями знания, но беспритязательно поведатьобистории
нашегостранствия.Ивотмненикакнеудаетсяхотябы
приступитькделу.Едвалимненедостаетлитературных
способностей, кажется, они у меня есть, а с другой стороны, я в
этомпунктевовселишен честолюбия.
Едвалимненедостаетлитературных
способностей, кажется, они у меня есть, а с другой стороны, я в
этомпунктевовселишен честолюбия. Нет, происходит вот что:
реальность,которуюяпережилнекогдавместесмоими
товарищами, уже ушла, и хотя воспоминания о ней--самое ценное и
самоеживое,чтоуменяосталось,самаона кажется такой
далекой, настолько иная наощупь,повсемусвоемусоставу,
словноееместо было на других звездах и в другие тысячелетия
или словно она прибредилась мне в горячечном сновидении.
-- Это я знаю! -- вскричал Лукас с живостью. Только теперь
беседа наша начала егоинтересовать.--Ах,какхорошояэто
знаю!Видители,дляменя,этоже самое произошло с моими
фронтовыми переживаниями, Мне казалось,чтояпережилвойну
основательно,меняразрывалоот образов, скопившихся во мне,
лента фильма, прокручивавшегосявмоеммозгу,имелатысячи
километров в длину. Но стоило мне сесть за мой письменный стол,
намойстул, ощутить крышу над головой и перо в руке, как все
эти скошенные ураганным огнем леса идеревни,этосодрогание
землиподгрохотомканонады,эта мешанина дерьма и величия,
страха и геройства, распотрошенных животов и черепов, смертного
ужасаиюморависельника--все,всеотступилоневообразимо
далеко,стало всего-навсего сновидением, не имело касательства
ни к какойреальностииускользалоприлюбойпопыткеего
ухватить. Вы знаете, что я, несмотря ни на что, написал книгу о
войне,что ее сейчас много читают, что о ней много говорят. Но
поймите меня: я не верю, что десять таких книг, будь каждаяиз
нихв десять раз лучше моей, пронзительнее моей, могли бы дать
самому благорасположенному читателюкакое-топредставлениео
том,чтожетакое война, если только он сам ее не пережил. А
ведь таких, которые действительно пережили войну, совсем не так
много. Среди тех, кто в ней "принял участие", далеко некаждый
еепережил. И даже если многие на самом деле ее пережили-- они
уже успеливсезабыть.Ядумаю,чтопослепотребностив
переживанииучеловекасильнеевсегопотребностьзабыть
пережитое.
Он замолчал и посмотрелотрешенным,невидящимвзглядом,
егословаподтвердилимои собственные мысли, мой собственный
опыт. Помолчав, я осторожно задал вопрос: -- Как жесумеливы
написатьвашукнигу?Оннесколькосекундприходил в себя,
возвращаясь из глубины обуревавших его мыслей.
-- Я сумел это лишь потому,--ответил он,--что не смогбез
этогообойтись.Ядолженбылилинаписать свою книгу, или
отчаяться, у меня не было другого шанса спастись от пустоты, от
хаоса, от самоубийства. Под этим давлениемвозниклакнига,и
онапринесламнежеланноеспасениеоднимтем,чтобыла
написана, безразлично, удалась она или нет.Этово-первых,и
этоглавное.