О,ктоиз нас мог подумать, что волшебный круг так
скоро распадется, что почти все мы--ия,иятоже!--сызнова
заблудимсявунылыхбеззвучныхпространствахнормированной
действительности, точь-в-точь чиновники или лавочники, которые,
придя в себя после попойки иливоскреснойвылазкизагород,
сейчас же нагибают голову под ярмо деловых будней!
В те дни никто не способен был на такие мысли. В окно моей
спальнивбашнеБремгартенскогозамка долетал запах сирени,
сквозь деревья мне слышалось журчаниепотока,глубокойночью
спустилсяячерезокно,пьянеяотблаженстваитоски,
проскользнул мимо бодрствовавших рыцарей иуснувшихбражников
вниз,кберегу,к шумящим струям, к белым, мерцающим морским
девам, и они взяли меня с собой в лунную глубину,вхолодный,
кристаллическиймирих отчизны, где они, не ведая искупления,
не выходя из грез, вечно тешатсякоронамиизолотымицепями
своейсокровищницы.Мнеказалось, что месяцы прошли над моей
головой в искрящейся бездне, но, когда я вынырнул, чуяглубоко
пронизавшую меня прохладу, и поплыл к берегу, свирель Пабло все
ещезвучаладалековсадуилуна все еще стояла высоко на
небосклоне. Я увидел, как Лео играет с двумябелымипуделями,
егоумноемальчишескоелицосветилосьот радости. В роще я
повстречал Лонгуса, он сидел, .разложив на коленях пергаментную
книгу, в которую вписывал греческие и еврейские знаки--слова,
изкаждойбуквицыкоторыхвылеталидраконыивились
разноцветныезмейки.Меняоннеувидел,онвполном
самозабвениичертилсвоипестрыезмеиные письмена, я долго,
долго всматривался через его согнутое плечо в книгу, видел, как
драконыизмейкивытекаютизстрок,струятся,беззвучно
исчезают в ночных кустах. -- Лонгус,--позвал я тихонько,--милый
мойдруг!Онменяне услышал, мой мир был далек от него, он
ушел всвойсобственный.Апоодаль,подлуннымиветвями,
прогуливалсяАнсельм,державруке ирис, неотступно глядя с
потерянной улыбкой в фиолетовую чашечку цветка.
Одна вещь, которую я ужемногократнонаблюдалзавремя
нашего паломничества, как следует над ней не задумываясь, снова
бросиласьмневглазатам,вБремгартене, озадачив меня и
слегка опечалив. Среди нас было многолюдейискусства,много
живописцев,музыкантов,поэтов, передо мной являлись яростный
Клингзор и беспокойный ХугоВольф,неразговорчивыйЛаушери
блистательныйБрентано--но,скольбыживыми,скольбы
обаятельныминибылиобразыэтихлюдей,другиеобразы,
рожденныеихфантазией,все без исключения несли в себе куда
больше жизни,красоты,радости,таксказать,реальностии
правильности,чемих же творцы и создатели. Пабло восседал со
своей флейтой в дивной невинности и веселости,междутемкак
измыслившийегопоэтскиталсяпоберегу,кактень,
полупрозрачнаявлунномсвете,ищауединения.
Пабло восседал со
своей флейтой в дивной невинности и веселости,междутемкак
измыслившийегопоэтскиталсяпоберегу,кактень,
полупрозрачнаявлунномсвете,ищауединения.Подвыпивший
Гофман язычком пламени метался от одного гостя к другому, ни на
минутунеумолкая, маленький, словно кобольд, ах, и его образ
тоже был лишь наполовину реальным, лишьнаполовинусбывшимся,
недостаточноплотным, недостаточно подлинным; и в это же самое
время архивариус Линдхорст, дляпотехикорчившийдракона,с
каждымвыдохомизрыгалогонь, и дыхание его было полно мощи,
как дыхание локомобиля. Я спросил Лео, почему это художникипо
большейчасти выглядят лишь как половинки людей, между тем как
созданные ими образы являют стольнеопровержимуюжизненность.
Леопосмотрелнаменя,удивляясьмоемувопросу.Затем он
спустил на землю пуделя, которого перед этим держал на руках, и
ответил
-- То же самое бывает с матерями. Произведя на светдетей
иотдавимвместесмолокомсвою красоту и силу, они сами
делаются невзрачными, и никто их больше не замечает.
-- Но это печально,--сказал я, неутруждаяособосвоего
ума.
-- Ядумаю,чтоэтонепечальнее,нежелимногое
другое,--возразил Лео.--Может быть, это печально, однако ведь и
прекрасно. Так хочет закон.
-- Закон?--переспросил я с любопытством.--Окакомзаконе
ты говоришь, Лео?
-- Этозаконслужения.Чтохочетжитьдолго,должно
служить. Что хочет господствовать, живет не долго.
-- Почему же тогда многие рвутся стать господами?
-- Потому что не знают этого закона. Лишь немногие рождены
для господства,имэтонемешаетоставатьсярадостнымии
здоровыми.Нодругие,те, что стали господами просто потому,
что очень рвались к этому, они все кончают в нигде.
-- В нигде? Как это понять, Лео?
-- Ну, например, в санаториях.
Я ничего не понял, и все же слова врезались мне впамять,
а в сердце осталось ощущение, что этот Лео много знает, что он,
возможно, знает больше, чем мы, по видимости его господа.
ЧтозапричинапобудиланашеговерногоЛеонежданно
покинуть нас в опасном ущелье Морбио Инфериоре-- над этим, надо
полагать,ломалголовукаждыйучастникнезабвенного
путешествия,нопрошлонемаловремени,пока в моих смутных
догадках передо мной забрезжили кое-какиеглубинныесвязи,и
тогдаобнаружилось,чтоисчезновениеЛео,событиелишь по
видимости маловажное, на дележеполноерешающегозначения,
былоотнюдьнеслучайностью,нозвеномвцелойцепи
преследований, посредством коих древний враг силился обратить в
ничто наши замыслы.