Дома меня ждёт инаяпоследовательность ритуальных действий. Теперь мне придётся быватьздесь гораздо чаще, нежели раз в две недели. Уж не знаю, что меня ждётв ближайшем будущем, но...
Бежать, повторила я как заклинание. Не забудь. Не подавай виду,Светлая, тебе надо продержаться до Праздника Возрождения. Потомникаких обязательств. Ни перед кем. Хватит с меня указаний.
Мой выпуск отметили, признаться, очень скромно. С одной стороны,завтра я смогу повеселиться на славу - выпускной вечер! С другойнаглядно показывают, что никакого, ну совсем никакого значения мойвыпуск для семьи не имеет. Так, дитя потешилось свободой. Теперь пораразом повзрослеть и привыкнуть к тому, что свобода окончилась. Япривычно "отчиталась" во всём (действительно привычно; за шестнадцатьлет ко всему привыкаешь), что произошло, не стараясь ничего утаивать.Хоть мысли тётушка читать и не умеет, а мелочи, о которых онаспрашивает, легко перепроверить.
Печально это... обоняние говорило мне о раздражении, равнодушии иутомлении собравшихся. Как же так?
На дядю Хельта за столом никто не обращал внимания. Тётушка не разговорила, что для пьяницы и неудачника мой родственник слишком хорошосохранился. Вот и сейчас - формально его приняли, препроводили к нужнойчасти стола. Хорошо хоть не отправили ужинать с прислугой. Вот и весьразговор, дядя, подумала я. Теперь, когда она знает, что ты здесь,выставит охрану - чтобы близко не подпускать. Правда, последние тригода моя охрана практически не сопровождает меня. Ну или они научилисьстановиться невидимками.
Тут я вспомнила о призраке и вздрогнула. Тётушка, естественно,вопросительно подняла брови, и я нехотя сообщила, что голова ещёнемного ноет.
- И зачем тебя только понесло в этот автобус!
- Добрый знак, сестра, - отозвался дядя неожиданно с другого концастола. Вот слух! И голос! Хоть и ощущается, что навеселе, а ровный исильный. - Знаешь, как довольны сограждане! Теперь никто не посмеетсказать, что мы - горстка суеверных стариков.
- Попробовали бы сказать, - усмехнулась тётушка. А я едва неразинула рот. Она ему ответила! И стерпела обращение "мы"!
В конце концов я поднялась - пусть дома передо мной никто несклоняется, но традиции, чтоб им провалиться, соблюдаются. Тут жеподнялись все. Я успела заметить, что дядя посмотрел в мою сторону, ноне подал виду. Даже не подмигнул. Я отвернулась, кусая губы. Как тогда,в автобусе, я чуть не расплакалась.
Время изменяет человека. "Дядя, я хочу странствовать! - Да,малышка, ты сможешь уплыть, куда захочешь. - Но тётя меня не отпустит!- Я помогу тебе, Светлая..."
Равнодушно сорвала шапочку и перчатки, что полагалось одевать передужином, бросила на поднос склонившей голову служанки. Всё это театр,обман, вся эта "любовь города". Что я, не смотрю телевизор? Прекраснознаю, как всё это достигается. В Университете некоторые почти открытоназывали меня марионеткой. Иногда не очень-то заботясь, чтобы я неслышала.
Наверное, они правы. Дядя мне уже не помощник. Всё равно сбегу.
Иначе...
Что будет дальше - я догадываюсь. Улыбнуться одному, поговоритьвторым - "медовым" - голосом с другим, "подставить ушки" третьему,родить ребёнка от четвёртого. И так далее. Хорошая вещь - традиции. Покоторым до совершеннолетия (через пять лет) я могу потерять всё,включая титулы, деньги, репутацию просто по воле тётушки или еёстарцев-аристократов. Достаточно несколько раз проявить неповиновение.
Буду кормить синиц, излечивать лжебольных от болезнейприкосновениями, говорить вдохновенные речи перед согражданами. Подвигоднообразия, вспомнились слова. Сагари, философ прошлого века. Илипоэт?
С каменной улыбкой на лице я отворила дверь в свои комнаты иотпустила Миан, служанку.
Прикоснулась ладонью к её щекеблагословение - и заметила робкую улыбку в ответ. И она верит!Неудивительно, иначе бы ей здесь не служить.
Дверь закрылась, оставляя меня с последними верными друзьямикнигами. Есть ещё теплица и цветы в ней, но туда не пробратьсянезаметно.
Сняла, наконец, сапожки. И, закрыв лицо руками, заплакала.Беззвучно, без слёз. Пришлось научиться. И часто, ох, очень частотренироваться.
В среднем - раз в две недели.
* * *
Никак не могла заснуть.
Телевизора в моих комнатах нет - не пристало девице благородногопроисхождения таращиться на картинки, повествующие о всеобщем упадке,разврате и насилии. О видео я даже не упоминаю. Музыку слушать можноно не здесь, а в музыкальной комнате. Нет, спасибо.
Как мне всего этого не хватает. Особенно международных новостей.Всё, Майтенаринн, кончились новости. Нет и не было никогда другихстран. Твоя новая и единственная страна называется семья Тонгвер.
Книги тоже можно читать не всякие. Правда, с первого курса меняперестали фактически обыскивать, чтобы узнать, не протащила ли якакую-нибудь недостойную книгу. Думаю, что прислуга - никто кроме неё вмою комнату входить не должен - всё равно сообщает, что у меня там, наполках.
В сущности, не очень много. В основном, записки натуралистов,всякие поучающие романы, самым новым из которых лет триста. Несколькотомиков стихов. Дневников я не веду - то есть, здесь не веду. В жиломкорпусе Университета, в моих апартаментах, за сигнализацией и толстымистенами я ещё могу рискнуть вести дневники. И даже вела, наивная,некоторое время.
"Я помогу тебе, Светлая..."
Поможешь?
Почитала про подводный мир - любимый том из всего собраниясочинений Канри-Та, неутомимого, всё ещё живого и бодрого в своидевяносто лет путешественника. Мечтала уговорить его брать меня с собойв плавания. Сколько мне тогда было? Семь лет.
Но изящный слог Канри не достигал сознания. Запоздало пришлаусталость. Кончилось нервное напряжение, схлынуло с не появившимисяслезами. А призрак - он тоже померещился? Обожжённые холодом ладонитоже? Я посмотрела на ладони. Через день-два частично сойдёт кожа, какменя предупредили. Впрочем, руки-то всё равно в перчатках.
Легла поверх покрывала, не раздеваясь. Выключила свет, повернуласьна правый бок, закрыла глаза.
Оглушительно стучало моё собственное сердце.
Слабый, слабый скрип. Да нет, не может быть - ничто здесь нескрипит. В комнатах можно передвигаться бесшумно. Вот в коридорах - тамда, есть там чему скрипнуть и скрежетнуть. Всё те же традиции строитьдома так, чтобы ко входу в комнату нельзя было подобраться незаметно.
Я поняла, что рядом кто-то есть. Здесь, в спальне... или вбиблиотеке? Совсем близко. Движется, невидимый для глаза, оставляя впространстве слабую рябь. Подойдёт, чтобы наклониться надо мной и...
Я рывком села, ощущая озноб. Протянула руку, велела светувключиться.
Ничего не произошло. Выключатель никогда не ломался. Со страху яедва не закричала. Бросилась в сторону стены, к механическомувыключателю. Стукнулась обо что-то лбом - искры из глаз. Всё,дотянулась.
Свет зажёгся не сразу. Сплю, подумала я, глядя, как переливаетсявнутри плафонов разреженное жёлтое пламя.
И нечем обороняться. Как говорил наставник по военному делу,единственное оружие - писк. Ну, тут он меня недооценивает.
Свет зажёгся в полную силу.
Я обошла все свои комнаты. Не поленилась заглянуть в ванную, вкаждый из шкафов. Да, жаль, что нет настоящего оружия. Правда, вот этотканделябр вполне подойдёт...
Минут через пять я перестала приседать от каждого шороха и звукаиз-за стен и вернулась к кровати. Поглядела на книгу и вздохнула. Несегодня.