Даже Клавин котенок Клубоккаталсяпотраве,
сражаясьссобственнымигаллюцинациями.Федорпришелчерезмесяц:
похудевший, усталый, в том же бормотании.
- Тихо все, Клава? - спросил он.
-Всебыльемпоросло,Федя,-чмокнулаКлава,-ДедКоляхотел
повеситься, да веревка оборвалась.
- Ну-ну, - ответил Федор и пошел в сортир.Обосновалсяонводнойиз
четырех Клавиных комнат. Выходить почти не выходил,толькотупосиделна
постели, и бормотал на гитаре свои жуткие песни.
- Мой-то веселый стал, - похотливо усмехалась в себя Клава. - Егохлебом
не корми, только дай почудить.
Иногдаонаосторожноприоткрываладверьи,сладостнопришептывая,
пристально наблюдала за Федором.
Ей нравилось, как он бродил по комнате от стула к стулу или,опустившись
на четвереньки, лез под кровать.
А Соннов между тем искал исхода. Не зная соотношения между собой и миром,
он тем не менее уже поводил носом: нет ли где в этом туманном мире очередной
жертвы или "покоя", как иногда говорил Федор.
Однажды онпроспалоченьдолго,утомленныйбессмысленнымидлинным
сновидением про бревно.
Клава разбудила его.
- Я молочка тебе принесла, Федя, - сказала она.-Апотомновость:в
верхней комнате у меня жиличка. Из Москвы.Временно,налето.ОтСемена
Кузмича, знаешь.
Ему-то не стоит отказывать.
Федор оторопело уставился на нее.
- Только, Федя, - присев около брата, чуть даже не облапив его,добавила
Клава,
- чтоб насчет игры твоей - удушить там или прирезать -ни-ни.Тутдело
сразу вскроется. Ни-ни. Я знаю, ты меня слушаешься, иначе б не взяла ее...
- Но, но, - пробурчал Федор.
Клава, вильнув личиком, ушла.
Днем в доме никого не осталось: все ушли по делам, Петенька же былнев
счет.
Жиличка Клавы - стройная,изящнаяженщиналетдвадцатипяти-одна
бродила по двору, принадлежа самой себе.
Федор стоял у своего окна, за занавеской,ипристально,сжавчелюсть,
смотрел на нее. Штаны у него чуть спустились и он придерживал их назаднице
одной рукой.
Женщина - она была в простой рубашке и брюках под мальчика - сделаларяд
изящных движений и вдруг в еерукахоказалась...скакалка,ионастала
быстро, сладенько поджимая ноги,прыгатьпоодинокомудвору,окруженная
высоким забором и хламом.
Это привело Федора в полное изумление.
Потом женщина, перестав скакать, прилегла на скамейку. Она такупивалась
солнцем или скорее собою, греющейся на солнце, что тихонько приподнялакрай
рубашечки и стала поглаживать себя по голому животу.
Федор полез за биноклем; наконец достал старый,театральныйбинокльи,
нелепо приговаривая, стал рассматривать лицо этой женщины.
Онотожевверглоеговнедоумение.Женщинамеждутемвсталаи,
задумавшись, брела по траве.
Внешне ее лицо походило белизнойихрупкостью
на фарфоровую чашечку; лоб был изнеженно-интеллигентен, рот - сладострастен,
но не вызывающе открыто, а как бы в жесткой узде; выделялисьглаза:синие,
чуть круглые, но глубокие, с поволокой и бездонной вязью синих теней на дне;
брови - тонкие, болезненно-чувствительные, как крылья духовной птицы;общие
же черты были нежные и умные,одухотворенно-самовлюбленные,носпечатью
какой-то тревожности исудорожногоинтеллектуальногобеспокойства.Ручки
томные, трепетные, все время ласкали горло,особеннововремяневольного
глотка.
Таков был вид Ани Барской.
Федор так и простоял часа два у окна.
Потом пришла Клава. Федорслышалсверху,какразговариваетАнна.Ее
голосок - дрожащий, пронизанный музыкой - опятьприковалмертвоевнимание
Федора. Поздно вечером, Соннов, совсем одурев, постучал ивошелвкомнату
Анны.
- Как живете, тетенька!? - грузно откашлялся он.
- Вы брат Клавдии Ивановны?! С чем пришли? - был ответ.
Федор сел за стол и мутно оглядел Анну.
"Как с того света",-почему-торешилониуставилсвойхолодный,
пронизывающий, точно парализованный взгляд на ее беленькой, нежной шее.
- Что, нравится?! - вдруг спросила она, заметив этот взгляд. Федор как-то
трупно пошевелил толстыми пальцами. И усмехнулся.
- Не то слово, - вымолвил он.
- А какое же?! - Анна с легким любопытством оглядела его.
- Скелет, - ответил Федор, уставившись в стол. Анна звонко рассмеяласьи
ее горлышко задрожало в такт смеха.
- Вот и я думаю, не одними ли я шуточками занимаюсь, - грознопроговорил
Федор.
- Как проверить, а?
- А чем вы занимаетесь? - спросила Анна.
Федор встал и, изредко мутнопоглядываянаАнну,какнапустое,но
странное пространство, начал медленноходитьвокругБарской,сидящейна
стуле, как ходит парализованное привидение вокруг куска мяса.
Аня чуть взволновалась.
- Черт возьми, вы любопытный, - проговорила она, внимательно всматриваясь
в Федора. - Вот уж не ждала. Так значит вас интересуют трупы?!
Федор вдруг остановился и замер; он повернул свою бычьюголовупрямок
женщине и громко сказал: "Занятно, занятно!".
- Что занятно?! - воскликнула Барская.
- Не трупом интересуюсь, а жизнью трупа. Вот так, - ответил Федор и,сев
против Анны, похлопал ее по ляжке.
Другой же рукой незаметно пощупал нож - большой, которым режут свиней.
- Ого! - воскликнула Анна. Слова Федора и его жест взбудоражилиее.Она
вскочила. - А знаете ли вы!!-оборвалаонаего,чтотруп-этокал
потустороннего. Вы что же ассенизатор?!
- Чево?! ...Как это кал потустороннего?!
- Очень просто. Мы, вернее то, что в нас вечно, уходим вдругоймир,а
труп остается здесь, как отброс... смерть-этовыделениекалаикалом
становится наше тело... Знаете...
- Мало ли чего я знаю, - спокойно ответил Федор. - Но все равно "труп"-
хорошее слово.