Тажгучаясубъективнаяпривязанность,которуючувствуетспящийпо
отношению к самому себе, виднеющемуся во сне, тоже сталапропадать.Потому
что самой себя не оставалось. Это постепенное исчезновениебылонетолько
страшным и мучительным, ноистранным,точномедленноевыталкиваниеиз
самого мира. У Анны, на внутреннейсторонераскинутыхвосненог,даже
выступил теплый пот, словно влага жалости и пощады.
Вдруг все сразу изменилось, произошел резкий,обозначенныйразрыв:"я"
разом, полностью выпало из сна и сон внезапно приобрел новое качество.
Он стал формализованным, жутким, словно происходящим во вне; еслибыне
его, существующая в то же время, слитность с душой, занимможнобылобы
наблюдать с далеким спокойствием, как за действием на другой планетеилив
не настоящем.
Мука прошла и Анна почти холодно следила за сном, нечувствуягдеона,
что она.
Извицкий между тем продолжал медленно подходить к постели, с тем же, даже
большим желанием. "Что он там ищет? - подумала Анна, - ведь менятамнет".
Ей стало не по себе: чтоможноискатьнапустомместе.Извицкийвдруг
очутился прямо над кроватью; под одеялом что-то двигалось; он со страстьюи
надеждойрезкооткинулодеяло...ИАннаувидела:пустоту,нотолько
извивающуюся. На постели ничегонебылоивтожевремяэтапустота
дергалась, притом очень сладострастно; от этого-то и шевелилось одеяло. Анне
показалось, что Извицкий погано и понимающе улыбнулся этой пустоте. Что было
дальше, непонятно, ибовэтотмоментАннасталапросыпаться.Медленно
возвращалась к себе. Отсутствие себя вовремяснапереносилосьугрожающе
тяжело,тяжелеелюбыхфобий,особеннопопоследствиям;душаточно
охолодилась.
Чуть опомнившись, онавсталаспостели.Вокнебыланочь.Звезды,
мерцающие во тьме, вдруг заговорили и Анне почудилось, чтоэто-ожившие,
разбросанные по миру, голоса всех идиотов, тоскующих на земле...
Часть вторая
I
После того как Федор покинул Клавин уют, он вскорепоехалподелу,на
север, в глубь России, к Архангельску...
И даже мельком не вглядывался в людей: ум егочащебылзанятАннойи
чем-то еще, как всегда жутким и неопределенным.
Иногда же, когда вглядывался, то люди казались ему неживымизагадками,
которых надо убивать, чтобы в некотором роде разгадать их тайну, а наоборот,
уже готовыми светящимися трупами, без всяких тайн."Сколькомертвецов",-
подумал Федор на вокзальной площади, заполненной двигающимисятолпами.Два
раза он, радидетскоголюбопытстваприподнимаяголову,явственновидел
внутри живого, закопченноговоздухом,человечьегомясасветящиесясиним
пламенем скелеты.
"Еще схватят за горло", - простодушнодумалон,глядянаистерически
говорливых, деловых мужчин, рассуждающих о паровозе.
В вагоне он поразил живую, чутьбоящуюсясвоихмыслейдевушку,своим
долгим, бессмысленным взглядом.
Она почему-то решила, что он хочет есть и предложила ему бутерброд.
Федор же окаменев, смотрел в окно: мимонегомелькалихватающиесвоей
тоскливостью необъятные поля, заброшенные домики; иногда казалось,чтовсе
это вот-вот должно исчезнуть или провалиться сквозь землю.
В душе Федора был покой, как мертвенная глыба; и даже во сне ему виделись
одни камни. Бодрствуя же, он слушал свой живот, словноонбылединственно
живым в нем; вкушал его переливы, погружая в бездоннуюплотьдушу;ноот
присутствия сознания мертвел даже его живот.
Чувствительной девушке, сидящей около него, казалось даже, что ондумает
животом, а голова у Федора так, для видимости. Он притягивалсвоимживотом
окружающих, как будто его живот был мертвенный храм, втягивающий в себя.
Хорош же был его вид с сумрачным, колыхающимся, в темных мыслях животом и
совершенно рудиментарной, как пятка, как кусок мяса, головой...
В стуке Федор доехал до нужной станции Д. Сознание как будто возвратилось
ему в голову, но от этого голова сделалась совсем странной, идажекакбы
блуждающей.
Таким Федор и оказался в этом пронизанномветромишатающимисялюдьми
городке.
Непомерно большая, особенно по сравнению с маленькими, уютно-одноэтажными
домиками, площадь служила также местом остановки автобуса, на котором Федору
нужно было доехать до ближнего,смешногоаэродрома,аоттудалететьна
самолете в Р, куда иначе, по бездорожью нельзя было и добраться. Но двадня
Федор прожил около этой площади, окуная свое лицо в канавы идорожкиоколо
домов. Один раз ночью, проснувшись, он дико завыл под окнами одногодомика;
и жильцам почему-то снились одни ангелы.
Наконец, Федорзабралсявгрязный,полуразрушенный,нелепотрухлявый,
битком набитый автобус. Водитель - здоровый, лысый, шальной детина - сначала
повел автобус резво, бешено, словно норовя на тот свет.Но,очутившисьза
станцией, на пустынной, полулесной дороге он повел автобустак,какбудто
все время спал.
Детина громко, на весь автобус зевал, харкал в потолок, но людизастыли,
погруженные в себя.
Федору даже показалось,чтоэтонеавтобус,амчащийсянаколесах
молельный дом.
Видимо,каждыймолилсяздесьсвоемуодиночеству.Толькошофербыл
чересчур боек:
нелепо смотрел по сторонам, вертелся,даирульподеголапамиеле
держался. К рулю он скорее относился как к месту, чтобы облокотиться.
ТаквпокоеФедорпроехалполовинудороги.Изредка,словнослезы
засохшего божества, моросил мелкий, севернорусскийдождик.Водительвдруг
остановил машину и выпрыгнул из нее. Угрюмо, с земли, подошел, ксидящимв
автобусе пассажирам.
-Выпить-тониктонежелает?-тупоспросилон.Пассажирымутно
зашевелились, но, видимо, к этому уже давно привыкли.Однакоохотниковдо
водки, как ни странно, не нашлось, правда, в автобусе сиделиоднибабыда
старички.