Пассажирымутно
зашевелились, но, видимо, к этому уже давно привыкли.Однакоохотниковдо
водки, как ни странно, не нашлось, правда, в автобусе сиделиоднибабыда
старички.
- Ну подождем малость, пока я опохмелюсь, - проговорил водитель и,вынув
из кармана бутыль водки и колбасу, расселся на обочине дороги.
Пассажиры чуть-чуть приуныли, кто-то запел. Выпив водку,водительопять
подошел к пассажирам.
- Ну я посплю пока, потом поедем, - лениво потянулся он. Все молчали.
- Да какже,янааэродромопоздаю,-пискнуластарушкастремя
корзинками.
- Не опоздаешь, - сурово оборвал ее водитель. - Самолет самскореетебя
опоздает. Он на расписание не смотрит. Эва, опять на небе солнышко...
И водитель пошел под дерево - спать.
- Таперя он надолго, Петряй. Вон другой шофер, Костя, так он мало спит во
время рейсу, - проговорил какой-то старичок из местных.
Автобусстоялнедвижен,водительспалподдеревом,апассажиры
разбрелись: кто ходил вокруг автобуса, кто пошел в лес по грибы.
- Не заблудились бы!-истошно крикнула рваная старушонка. Федор тоже вошел
в лес, но долго стоял около дерева. В умескелетовбольшенебыло,была
Анна... Днем добралисьдоаэродрома-огромногопустыря,напоминающего
площадь настанции,толькобездомишекпокраю.Два-трипокореженных
самолета стояли на земле.
Нужный самолет действительно еще не прилетел, опаздывая часа на четыре, и
на аэродроме, как на лужайке, образовалась очередь около пустоты. Старушка с
тремя корзинками норовила первая. Дед пел песни. А Федорникогоневидел:
иногда вместолюдейвсознаниивыплывалистолбы.Ввоздухелеталии
хлопотливо каркали мокрые, черные птицы.
Наконец,появилсяисамолет:маленькийиказалосьготовыйвот-вот
развалиться.
Вид у него был еще невзрачнее грязного автобуса. Народец радостно полез в
машину, полупьяныйлетчикпогонял:быстрее,быстрее.Набитыйсамолетик
поднялся вверх, к воронам. Сквозь наружную стенку пассажирам слышались мат и
пьяноеуханьелетчика,разговаривавшегоскем-топорадио.Ввысоте
отвалилась и полетелакземледверцапассажирскойкабины."Какбыне
вывалиться", -испуганноподумаларванаястарушонкаиотодвинуласьот
образовавшейся пустоты.
Федору захотелось равнодушно высунутьвэтупустотулицо.Междутем
летчик ругался с кем-то, наземным, по рации:
- Не буду я на етот аэродром садиться, - бормотал летчик.
- Я Солнечное пролечу, а сяду... Сегодня я в Солнечном не опущусь.
С грехом пополам самолетик опустился на траву, около Р. Обалдевшие, нов
суете, пассажиры высыпали наружу.
- Дальше пока не полетим, - угрюмо предупредил летчик.
- Бензин кончился. Вот к председателю в деревню схожу: ондаст...Мыу
него бензин меняли на водку.
Народец, точно зачарованный, расселся где мог.
Но Федор был наместе,у
цели.
- Машина хорошая, все выдержит,-сказалнапрощаниелетчикипнул
самолет ногой, как телегу.
Федору равнодушно-нравилось такое отношение к технике; самонпочтине
замечал существование машин.
В местечке Р. Федору нужно было завершить свои кой-какие денежные дела.
Дальний родственник-старичок, из местных, похожий на бабу, сначаламахал
на него тряпкой и норовил убежать в лес. Но Федор не отставал, держа егоза
рукав. Спал на полу, в избе, недоверчиво щурясьотмирскогосвета,пряча
голову вниз,вотьму.Изумлялонтакжетем,чтоигралсмаленькой,
иссушенной девочкой в прятки.
Дико было видеть его, огромного, точно заслонившего собой солнце ивто
же время прячущегося от неизвестно чего...
В поле, около домов,молодежьещедосихпоригралавбабки.Для
безобразия Федор и сам готов был поиграть. Молодежь шарахалась оттяжелого,
угрюмого и серьезного выражения его лица. С таким видом он и играл вбабки.
Да еще мертво сопел приэтом.Домой,визбу,возвращалсяодин,нелепо
осматриваясь, провожаемый воем бездомных и точно чуящих его кошек.
II
Наконец, Федору удалосьзакончитьсвоидела.Утром,один,навстречу
восходящему солнцу, он пошел наближайшуюстанцию.Сонновужедавноне
относился к солнцу, как к солнцу: оно казалосьемумертвенным,опаляющим,
вымершим изнутри существом, совершающим свой ходдлядругих.Иемубыло
приятно греться в этих лучах смерти, впитывать тепло от погибшегодлянего
существа.
Иногда он останавливался и грозил солнцу своим огромным, чернымкулаком.
В этот миг он казался самому себе единственно существующимвовселеннойи
способным раскидать весь приютившийся хлам.
Но, когда он опять очутился среди людей, в суете,ихприсутствиеснова
стало томить его. Они, конечно, не подавляли его бытие; нет, онпо-прежнему
чувствовал себя самодовлеющим, но одновременно онистраннораздражалиего
своей загадочностью ииллюзорностью;ивместестемвесьмиротних
становился иллюзорным.
Это уже была не та добротная, щекочущая и какая-то реальная иллюзорность,
с какой Федор иногда ощущал себя; этобыламутная,внешняяиллюзорность,
которую страшно было перенестинасебяикотораянуждаласьвактивном
преодолении. Одну старушонку в поезде Федор даже больноущипнулзаляжку.
Она вскрикнула, но Федор тут же, наклонившись, так посмотрел в ее лицо,что
старушка почти исчезла.
Раздражать Федора стали даже животные; на одной остановке, у колодца,он
поленом проломил голову лошади. И, скрывшись, долго смотрел изокнапивной
как убирали труп этой лошади. Ближе к Москве, в городишке Н,вдругпочесал
жирно-извивную шею подвернувшейся молодой женщины.
Между тем Федора опять мертво и по-старому тянуло убивать. Покачиваясьв
вагоне электрички, он мысленно выбиралподходящиежертвы.