Тем более водки...
Любил выпить... Но потом вот что меня заедать стало: гляжу на покойника и
думаю:
куда ж человек то делся, а?.. Куда ж человек то делся?! И сталоказаться
мне, что он в пустоте вокруг покойника витает... А иногда простоничегоне
казалось... Но смотреть я стал на покойников этих всегда, словновпустоту
хотел доглядеться... Однажды утопил ямальчика,цыпленкатакого;онтак
уверенно, без боязни, пошел на дно... А в этот же день воснемнеявился:
язык кажет и хохочет. Дескать, ты меня, дурак, сивый мерин, утопил, а мне на
том свете еще слаще... И таперя ты меня не достанешь... Впотуявскочил,
как холерный. Чуть утро было, в деревне, и я в лес ушел. Что ж думаю,яне
сурьезным делом занимаюсь, одними шуточками. Словно, козла забиваю. Они то -
на тот свет - прыг и как ни в чем не бывало... А я думаю: "Убил" ... А может
только сон это!?
...Попалась мне по дороге девчонка... Удушил еесозла,идумаю:так
приятнее, так приятнее, на глазах видать какчеловеквпустотууходит...
Чудом мнеповезло:нераскрылиубийство.Потомсталосторожней...От
спасателей ушел, наглядно хотел убивать. Итакменявсетянуло,тянуло,
словно с каждым убийством загадку я разгадываю:когоубиваю,кого?..Что
видать, что не видать?! ...Может я сказку убиваю, а суть ускользает??! ...Ну
вот и стал я бродить по свету.Датакинезнаю,чтоделаю,докого
дотрагиваюсь, с кем говорю... Совсем отупел...
Григорий, Григорий... Ау?...Тыэто??-успокоенно-благодушно,вдруг
сникнув, пробормотал в пустоту.
Наконец, встал. С еголицанесходиловыражениекакого-тостранного
довольства.
Механически, но как-то опытно, со знанием, прибирал всеследы.Ипошел
вглубь...
Узкая, извилистая тропинка вывела еговконцеконцовизлеса.Вдали
виднелась маленькая, уединенная станция.
Зашел в кусты - пошалить. "Что говорить о Григории, - думал он спустя,-
когда я сам не знаю - есть ли я".
И поднял морду вверх, сквозь кусты, к виднеющимся просторам. Мыслей то не
было, то они скакали супротив существования природы.
В теплоте добрел до станции. И присел у буфетного столика, с пивом.
Ощущение пива казалось ему теперь единственной реальностью,существующей
на земле. Он погрузил в это ощущение свои мысли и ониисчезли.Вдухеон
целовал внутренности своего живота и застывал.
Издалека подходил поезд. Федор вдруг оживился: "в гнездо надо, в гнездо!"
И грузно юркнул в открывшуюся дверь электрички.
II
Местечко Лебединое, под Москвой, кудавполденьдобралсяФедор,было
уединенно даже в своей деятельности.
Эта деятельность носила характер "в себя". Работы, которые велись вэтом
уголке,былинастольковнутреннеопустошенны,какбудтоонибыли
продолжением личности обывателей.
После "дел", кто копался в грядках, точно роя себе могилку,ктостругал
палки, кто чинил себе ноги.
После "дел", кто копался в грядках, точно роя себе могилку,ктостругал
палки, кто чинил себе ноги...
Деревянные, в зелени, одноэтажные домишки, несмотря на их выверченность и
несхожесть, хватали за сердце своей одинокостью... Иногда там и сям из земли
торчали палки.
Дом, к которому подошел Федор, стоял на окраине, в стороне,отгороженный
от остального высоким забором, а от неба плотною железною крышею.
Он делился на две большие половины;вкаждойизнихжиласемья,из
простонародья;вдомебыломножествопристроек,закутков,полутемных
закоулков и человечьих нор; кроме того - огромный, уходящий вглубь, в землю,
подпол.
Федор постучал в тяжелую дверь, в заборе; ее открыли;напорогестояла
женщина.
Она вскрикнула:
- Федя! Федя!
Женщина былалеттридцатипяти,полная;задзначительновыдавался,
образуядваогромных,сладострастныхгриба;плечи-покатые,
изнеженно-мягкие;рыхлоежелицосначалаказалосьнеопределеннымпо
выражению из-за своей полноты; однако глаза были мутны икакбыслизывали
весь мир, погружая его в дремоту; на днежеглазчутьвиднелосьбольное
изумление; все это было заметно, конечно, только для пристального,любящего
взгляда.
Роттакжевнешненегармонировалспухлымлицом:онбылтонкий,
извивно-нервный и очень умный.
- Я, я! - ответил Федор и, плюнув женщине в лицо, пошел по дорожке в дом.
Женщина как ни в чем не бывало последовала за ним.
Они очутились в комнате, простой, довольно мещанской: горшочки сбедными
цветами на подоконниках, акварельки,большая,нелепая"мебель",пропитые
потом стулья...
Новсеносилонасебекакой-тозанырливо-символическийслед,след
какого-то угла, точно тайный дух отъединенности прошелсяпоэтимпростым,
аляповатым вещам.
- Ну вот и приехал; аядумалазаблудесси;мир-товелик,-сказала
женщина.
Соннов отдыхал на диване.Жуткоелицоегосвесилось,какуспящего
ребенка.
Женщина любовно прибрала на стол; каждая чашечкавеерукахбылакак
теплая женская грудка... Часа черездваонисиделизастоломвдвоеми
разговаривали.
Говорила больше женщина; а Соннов молчал, иногда вдруг расширяя глазана
блюдце с чаем... Женщина была его сестрой Клавой.
- Ну, как, Федя, погулял вволю?! - ухмылялась она. - Насмотрелся курами
петухам в задницы?.. А все такой же задумчивый.. Словно нет тебе ходу... Вот
за что по душе ты мне, Федор,
-мутно,носсилой,выговорилаона,обволакиваяСонноватеплым,
прогнившим взглядом. - Так за твою нелепость! - Она подмигнула.-Помнишь,
за поездом на перегонки гнался?! А?!
- Не до тебя, не до тебя, Клава, - промычал в ответ Соннов. - Одничерти
последнее время снятся.