Просто так...
Волкуют... А Иоганн пролез в монастырь: очень емужальсталоптичеки
крыс. На этом и отключился.Грехизамаливает...ипоночам,втемноте
молится, но не Богу, а крысам своим убиенным... ОдинИгорекостался...Ну
этотловкий,ангелочек...СкоропоявитсявЛебедином...Егокой-чему
научили, он теперь не совсем шутливый...
Федор блаженно собачил пасть; хмурился,каккот,наПадовскиеслова,
наконец, встал.
- Пойдем погуляем, Толя, - проговорил он, анаИпатьевнушикнул,чтоб
сидела на месте и не вставала.
"Ишь пристальная - подумал Федор. - Сиди и соси кошек".
Вышли на улицу. Полил тихий, успокоенный дождик.Людижалиськмокрым
заборам.
Федор простуженно выпячивал нижнюю челюсть: ловил капли дождя.
Толя отметил,чтоФедорничегонезамечаетвокруг.Ноуколодца,
споткнувшись, Федор вдруг застыл взглядом на кучке людей: не то баб,нето
мужиков,носовсемобычных.Глазаегоостекленели,точноонувидел
потустороннее. Сплюнув, Федор тяжело переглянулся с Падовым.
Толя хихикнул, и скоро они скрылись во мгле завороченной, с тьмойвместо
окон, пивной.
В углу, у заплеванного полу-трупными выделениямистолика,постороннеи
бесшумно присели. Из-за неудобствапомещенияитучнаволебылатакая
темень, что лица людей белели, каквглуши,своейнепосредственностьюи
оскалом.
Федор тяжело вглядывался в Толю; но в уме выплывал Михей и то, что он его
не убил; Падову стало чуть легче: от этого присутствия чужой тяжести нетак
мучило свое.
Федор всуе суживал своесознаниедонеадекватного,тупосонноголуча;
потом глаз его упал на жирную спину пьяно-обабившегося человечка. Этаспина
маячила рядом.
Федор сделал резкое движениерукой;онаопустиласьгде-тооколошеи
пьяного и тот грузно, ничего не понимая, рухнул на землю, словно уснув.
Падова поразило движение Федора: оно точно имитировало удар ножом.
- Ну вот и еще один мог бы отправиться... - пробормотал Федор,обращаясь
к Падову.
- Куда?! ...К Господу под крылышко?! - взвизгнул Падов.
Федор удовлетворенно качнул головой.
УТолинемогвыйтиизсознанияэтотудар,почему-тодоужаса,
сверхреально воспроизводивший удар ножом. Даже настоящий удар ножомнебыл
бы так реален в своей сути как этот. Падов связал его свидимымотношением
Федора к другим существам.
- Федор Иванович, а вы могли бы убивать? - в лоб, схода спросил Падов.
Федор вдруг вздрогнул и захохотал.
Падов полубессознательно оценил это как внутреннее согласие.
Ему захотелось испытать Федора. И он лихорадочно,вярких,неожиданных
мазках, нарисовал Федоруобщепринятуюкартинупервыхступенейзагробной
жизни; особенно сосредоточил внимание нанеизбежном,почтиавтоматическом
возмездии; возмездии за совершенное зло в этой жизни, тем более за убийство.
- Суета сует все это, - равнодушно среагировал Федор, прожевывая лапшу.
Падов тихонько завыл от восторга; но продолжал расспрашивать, хотя Федор,
по земной мерке, был явно не адекватен.
- И возмездия не боитесь! - воскликнул Падов, улыбаясь пивку.
- Какое там возмездие, - проурчал Федор. - А если и есть, такчтожиз
этого?
...жизнь и так возмездие.
НоПадовискалполногопонимания;постепенно,задаваярезкие,
интуитивные, мистически взрывные вопросы, он обнаружил картину,откоторой
его мысли становились дыбом, разумеется отвосторга.Несоставлялотруда
переводить тяжелодремучий язык и молчание Федора наобычныйметафизический
язык.
Падов открыл для себя, что для Федора, вероятно, убийствобылосимволом
душегубства, душеубийства; хотя Федор как-то по-особому верил в иной мир, но
здесь видимо это было для негоубийствомдуши,попыткадобитьсяраспада
загадки.
Возможно, думал Падов, поскольку это убийство происходило главным образом
в духе (хотя и сопровождалось, может быть, "обычным убийством") Федор ничего
не боялся и не задумывался об эмпирически-послесмертном возмездии;духовное
же возмездие - это нечто такое, что включалось даже втеперешнеесостояние
Федора и которое оннепринималвовнимание,настолькопотустороннии
непонятны, но внутренне реальны, были его духовные цели, к которымоншел,
не фиксируясь на мелочах.
Падовсрадостьювидел,чтоФедоранестрашитничто
эмпирически-загробное, так как его потустороннее лежит по ту сторонунашего
сознания, а не по ту сторону жизни. Кроме того, в какой-тостепенионбыл
потусторонен самому потустороннему.
Это выглядело и более истинным и более величественным; Падовчувствовал,
что Федор "их", что мракопомешательство - высокого качества, как иговорила
Анна; он трепетно ощущал, что Федор - сам такой ужас, что пред ним мелки все
ужасы послесмертной повседневности, а тем более здешние плачи и возмездия.
"Чего Ужасу бояться мелких ужасов", - думал Падов.
Иногда он грозно чувствовал,чтоФедорпротивопоставилсебямировому
порядку.
Наконец, в исступлении, уходящим внутрь, оба они - Падов и Федор -пошли
к выходу, на улицу.Настенахпивнушкиоставалисьпятнадум,желаний,
страстей.
Рвано-измученный инвалид полз за ними до самого выхода.Апотом,вдруг
появившееся солнце ударило им в лицо, точно оно было не теплым,азловещим
предзнаменованием.
УПадованачалвертетьсявголовевопрос:убиваллиФедорв
"действительности", вернее в быту?!
Мистически,впотайнойглубине,онбылуверен,что"да".Нодо
человеческого, внешнего сознания он не допускал эту мысль. В конце концов он
чувствовал, что эти "да" или "нет" не такважны,ибовФедореонвидел
прежде всего - метафизического убийцу,целькоторогополностьювытеснить
людей и все человечество из своего сознания, чтобы даже само представление о
существовании других людей стало пустым.