Ктомуже,и
чистый Дух вне эротики...
-Но в моем пути, - продолжал Извицкий,-которыйможносчитатьрезко
сектантским в пределах религии Я, метафизическое обожаниесобственного"я"
принялочистосексуальнуюформу.Дажемоетрансцендентное"я"лучше
предвидится в любви.
Каждое мое прикосновение к собственной коже - молитва, но молитва себе...
Глаза Извицкого загорелись. Анна была невероятно взволнована.Вглубине
такой эго-секс импонировал ей и она могла бы только приветствовать его. Но в
то же время она была уязвлена, чуть стерта и желала восстановить равновесие.
Ведь только что Извицкий - как она думала - любил только ее. Она не могла не
попытаться - почти безосновательно- прельстить Извицкого.
Где-то достали вино и Анна употребила всесвоетайноеочарование.Она
знала, что значит для людей их круга духовная близость к женщине чрез общие,
мракобесные миры. Молчаливымвосторгомприветствовалаонаисексуальное
открытие Извицкого, но словно призывая его разделить эту свою победу сней.
Этим пониманием его тайны она в последний раз очаровала Извицкого; он былв
раздвоении и никак не мог оторвать взгляда от тела Анны,сравниваяегосо
своим. Оно опять казалось ему таким родным, что в некоторые мгновения онне
мог ощутить разницу между своим и ее телом. Онозавораживалоегокаким-то
внутренним сходством.
Потом, нежно дотрагиваясь до ее плеч, он все-таки, даже вугаре,уловил
эту бездонную, страшную разницу, хотя она - втотмоменткасаласьтолько
ощущений.
Увы, не было того абсолютного чувственного единства между любимым итем,
кто любит, которое сопровождало его эротику... Все-таки Анна былаточноза
каким-то занавесом.
Понемногу он приходил в себя, в глубине сердца предчувствуя, что Аннане
сможет одержать победу в этомчудовищномпоединке,темболее,когдаон
окончательно опомнится...
Анна виделась, как сквозь туман. Извицкий был так погружен в своимысли,
что не мог понять ее состояния. То ли она улыбается, то ли нет?
Наконец,онивышлинаулицу.ВнутриИзвицкоговдругвыросло
неопределенное желание овладеть собою.Дажедомаказалисьемупроекцией
собственного тела.
Прежнее влечение торжествовало: оно было сильней, реальней и нерасторжимо
связывалось с "я", с его существованием.
Зашливодинокое,стеклянноекафе.Аннабыланежна,нокак-то
по-грустному.
Реальность еелицамучилаужегде-тонаповерхности.Вопросоее
существовании уже не решался, он просто отодвигался в сторону, а всознании
накалялись свои реальности, свои черты...
Вымороченность и двойственность мира: тосуществует,тонет,исчезали
вместе с самим миром: каждый укус, каждое прикосновение к себе выдвигалона
первый план тотальность собственного бытия и его пульсирующую сексуальность.
Улыбнувшись, Анна простилась с Извицким. Тихо подошла и поцеловала егов
губы...
Он всматривался ейвслед.
..
Он всматривался ейвслед.Ивдругпонял,чтоеслиАннанесмогла
отвратить его от нового пути, то уже не сможет никто. И ему остаетсятолько
погружаться в бездну.
XVII
ЧерезнекотороевремяИзвицкийбылодиноколостранного,
полуразвалившегося дома. Все стерлось, кроме любви к себе. Новдушебыла
томность и легкая усталость. Хотелось нести себя на крыльях. Он окружал себя
целым роеммысленных,трогательныхпоцелуев.Проснулосьдаженекоторое
потусторонне-извивное кокетство по отношению к себе.Решилкупитьцветов,
чтобы встретить себя как любовницу.
Это оказались нежные, черно-лиловые цветы. Он зашел с ними в кафе,чтобы
выпить рюмку вина, и поставилихпередсобой.Ониточнообнималиего,
находясь в яйном круге. Почтиполчасаонпровелвнежной,предвещающей
истоме. Но уже надвигались первые тучи. Кровь клокотала в самой себе икожа
дрожала от само-нежности.
Вместе стемповсюдупредвещалисьвидения.Собственнаятеньбыстро
затмила весь мир, все солнце. Он хотел было тихо погладить ее. Усилиемволи
Извицкий сдерживал себя.Яйностьвспыхивалапорывами,точносдавленная.
Отойдя в сторону, он увидел в стене свои глаза, вблагодарныхслезахив
каком-то молении. Чуть преклонив колени, он мысленновошелвних,какв
храм.
Толстая тетя у стойки была за пеленой.
"Надо успокоиться", - шепнул он самому себе. Опятьнаправилсяксвоему
месту за столом. Но все егосуществодрожалоневсилахустоятьперед
страстью и томлением. "Милый, милый!" - начал бормотать он, уже почти вслух.
Легкий пот прошел по лбу. Опять сел за столик.
- Только бы не дотронуться до себя, не коснуться, - прошептал он, отпивая
вино,
- а то разорву, разорву на части.
Но даже томный укус вина, не опьяняя, вызывал толькоприливнежностик
животу.
Рука так и тянулась, изнеженно, почтивоздушно,коснутьсятогоместа,
около которого пела теплота вина.
Но он упорно сдерживал себя. Глаза налились кровиюиунегопоявилось
желание разорватьживот,вынутьвсеивдрожизацеловать.Равновесию
помогалатайнаямысльпродлить,растянутьтеперешнеенаслаждение.
Отключившись, он оказался на минуту внекоейдушевнойпустоте,благодаря
которой сумел перенести первый прилив.
"Потихоньку надо, потихоньку, - пролепетал он потом, но языкещедрожал
от вожделения. - Надо обволочь себя тихими безделушками любви к себе".
Встал и, выйдя на улицу, сел вполупустойтрамвай.Цветыосталисьна
столе, точно изваяние несостоявшегося оргазма."Безделушками",которыене
доводили до конца, но все время поддерживали на должном уровне были:разные
вздохи, полустоны, идущие вглубь себя, туманные очертания собственноготела
где-нибудь в стекле.