Все это: и чистое Я, и душа и тело,поскольку
они были его, составляло единыйнеповторимыйсинтез,исходящийвизг,на
вершине которого сияло вечное Я.
Он не понимал то ли он молится, то ли находится в Экстазе любви.
Где-то, за гранью, мелькало непознаваемойполосойтрансцендентное"Я",
родное, скрытое, и к нему точно бросалась черной исверхчеловеческойпеной
нежная и бьющаяся сперма.
Крик, один крик стоял в его душе.
Мгновеньями он видел себя то приближающимся из темной глубины, то парящим
в небе, то врезающимся взвезды,тосладострастно-голымиизвивающимся.
Внезапно до того родным и близким, что чуть ли не смешанные скровьюслезы
капали из глаз и душа содрогалась, целуя сама себя. Секундами он чувствовал,
впадая в забытье, прикосновение ксамомусебе,особеннокнежно-пухлому
животу собственного тела.
Впивался в себя животом и душа выходила навстречу самой себе, поднимаясь,
целуя подножие высшего "я", докатывая донегосладостные,телесныеволны
самолюбви.Ив"я",вродном"я",раздавалсяуходящийвнутрь,в
бесконечность, ответный стон тойжесамо-любви.Губы,покрываясьпеной,
касались собственных губ.
"Миленький, миленький", - зашептал он вдруг, как бы обнимая свою спину, и
тело провалилось в себя, точно в бездонную, но родную пропасть.
Самоощущение, лаская себя, выло от наслаждения...
И вдруг откуда-то вырвался чудовищный,долгийицелующийстон,потом
поток, и он увидел себя озаренным светом, поднимающимся в небо, ивтоже
время бессмертно-родным, не уходящим от себя.
- Ты будешь вечен, любимый! - закричал он в небо, - ты будешь вечен...
И обессиленный упал на пол...
XVIII
Покинув всех, Федор, проведя несколько дней уИпатьевны,приближалсяк
Москве.
Даже Клавенька - сестра - уже неинтересовалаего.Каменноелицоего
сдвинулось, ивглубинебыловидножуткое,последнеевдохновение.Он
осторожно обходил даже тихих, вкрадчивых девочек.
Район Москвы, где оказался Федор, напоминал своею прелестью подножие ада.
Всторонепохолмамвиднелисьприлепившиесядругкдругу,словнов
непотребной, грязной сексуальной ласке, бараки. Деревца, хоронившиеся между,
казалось,давносошлисума.СлеваотФедоранабаракинаступали
бесконечными идиотообразными рядаминовые,неотличимыедруготдруга,
дома-коробочки. Это была испорченная Москва, исковерканный район.
С умеренным удовольствием Федор впитывалвсебязапахиизвращения.В
город он приехал, чтобы осуществить свое новое, нарастающеежелание:убить
всех "метафизических", т.е. Извицкого, Анну, Падова и Ремина...
Кое-какие адреса были у него в кармане. Уничтожающая мозг, остановившаяся
радость была в его душе. Когда она врезывалась в сознание,онвыл.Выл-
вглядываясьвпоколебленныйдлянеговнешниймир,каквуползающий
запредельный.
Выл-
вглядываясьвпоколебленныйдлянеговнешниймир,каквуползающий
запредельный.
Сел на отходящий в далекие концы бараков трамвай и,ошарашивкондуктора
своим непомерно-мертвым взглядом, взял билет. Отошел в сторонуи,пожевав,
съел билет, мутно оглядывая серое непроходимое пространство вдали.
Причиной его смертоносного желания была нарастающая,бурнаяпотребность
прорваться в потустороннее.
Илиинымисловамипоступитьсогласносвоемувнутреннемусостоянию,
состоянию, которому, казалось, не было наименования на человеческом языке. И
"метафизические" как раз отвечали его тайне. "Кроме них никого убивать нету,
-улыбаясьвсебя,бормоталФедор,-остальныеитакмертвые..."
Осознаваемую часть своего состояния он мутно и неповоротливо,спровалами,
все же выражал перед собою. (Остальное было навеки погребено длячеловека).
Ему стерающе казалось, что убийство этих наиболее духовных людей, можно даже
сказатьнаполненныхдухом,разрешиткакую-тотайну,можетбытьтайну
существования души, прервет сон мира и вызовет сдвиг в запредельном.Именно
поэтому - над ним, над самим духом! - Федортактянулсясейчассовершить
свое, Сонновское. "Это что за жертвы были... А здесь яножсловновсаму
душу вонзаю... В самую сердцевину", -повторялФедор.Емувиделось,что
после этого акта с ним самим произойдет что-то значительное и невероятноеи
он окажется где-томеждумирами.Иногдаприэтихвиденияхголоваего
поворачивалась вверх, к небу, и холодные капли пота уходили внутрьтела.А
глаза обычно наполнялись тем, что отсутствовало даже на дне "я" .
Кромеэтоговнутреннегосостояния,оболочкакоторогоещекак-то
осознавалась им самимикотороевцеломявилосьпричинойегожелания
уничтожитьсвоихнеобычныхдрузей,былиещепараллельные,странные,
подспудные, иногда второстепенные ощущения и даже эмоции,чернойвереницей
сопровождающие его потребность.
Порой, мельком, вбессвязной,почтиподсознательнойформе,проходили
мысли, что во время самого убийства он вдруг увидит, что душа-иллюзияи
вся его деятельность - только страшная забава.Новзаменточнооткроется
дыра в некую другую реальность и он увидит, что то,чтобылодушой,есть
лишь уловленное поле,смятый,искаженныйлучкакой-тобездонной,почти
непонятной реальности, которая неприступна.Ичтоонгонялсятолькоза
тенями.
Порой наоборот - опять подсознательно, снимая предыдущее ощущение, но все
же удерживая его внутри - поднимались величие этого будущегоубийства,его
сверхъестественная значимость и небывалое чувство, которое, казалось,могло
охватить любую скрытую реальность.
Одновременно более трогательные и даже чуть детские чувства копошилисьв
его нутре, точно обвиваясь вокруг всего жуткого, Сонновского. Его охватывало
умиление, когда он представлял себе,какАннаупадетназемлюибудет
"умничать" в луже крови.