Полупьяный врач определил - от сердца.
К счастью Лидонька была проста относительно такихисчезновений;детишек
она скорей рассматривала как милую прибавку к совокуплению; поэтому она хоть
и поплакала, но не настолько, чтобы забыть о соитии.
Сразу же в семействе водворился мир.
Все потекло по-прежнему.
Второй раз - через год -Лидазабеременелатогда,когдаПашасовсем
остервенел:
он спал с ней по нескольку раз в день, бегал за ней, натыкаясь на столбы,
и, казалось, готов был содрать кору с деревьев. Искусал себя и ее в кровь.
Паша был так страшен, что в конце концов Лидонькасперепугудалаему
слово умертвить ребенка. (Слегальнымабортомужезапоздали).Этобыло
опасно - но выполнимо; нужно было скрыться - чуть в стороне,визбенке,в
лесу.Ипруддляэтоговыбралиподходящий.Кругомвообщебылатьма
"невоскреших" младенцев:
некоторыеуборныеипомойныеямыбылизаваленыкрасными,детскими
сморчками:
плодамипреждевременныхродов.Недаромнеподалекугуделоженское
общежитие.
Избенка в лесу оказалась уютливой, низкой, с черными паутинными угламии
низкими окнами...
Паша каждый день пробирался к Лидиньке; и забывая о брюхе,неистоволез
на нее.
Делокончилосьнеожиданноинеподсудно:передсамымиродамиПаша,
озверев, полез на Лидоньку; дите ужедолжнобыловыходитьиповернулось
головкой к выходу, на Божий свет; но Паша, сам не понимая того,пробилего
головку своим членом...
Лидонька попала в больницу; ребенок выкинулсямертвым,спрошибленным,
округлой формы, местом на темени; история замялась. Но Паша - после этого-
прямо-таки вознесся; он почувствовалретивое,скандальноеудовлетворение,
что может убивать "щенят" своим членом. Осознав это,ондолгокаталсяпо
траве и хохотал.
С блаженной Лидонькой уладитьсябыло,казалось,просто;"детиунее
только вумеесть",-говаривалдедКоля;темнеменееонаупорно
отказывалась от абортов.
Но Паша сам приладилсякончать"блаженныхмладенцев",причемнемного
раньше, на седьмом месяце беременности, разрываясвоимистеричнымдлинным
членом родовой пузырь.
Следовали преждевременные роды и дите - кстати, очень удачно -выползало
всегда мертвое; один раз только у Паши,сраскрытымртомнаблюдавшимза
этимисценами,возниклосомнение;онподошели,присевнакорточки,
пошевелил сгусток.
Так счастливо прошло несколько лет. Лидинькаотэтих"концов"былав
себе; только стала чуть рассеянней и полюбила цветы на помойках.
Сейчас, перед описанным приездом Соннова, Лидинька какразбылавтом
положении, когда пора"кончать".Улыбаясьсвоимпризрачно-прилипчивымк
наслаждению лицом, она говорила, показывая наживот:"Трупики,трупикив
себе ношу".
IV
На следующий день после приезда Федор проснулся поздно и стал бродитьпо
дому.
Клава все время следила за ним: боялась, что потеряется.
Клавуше с трудом давалась жизнь безобъективизированнойнелепости;это
была как бы подмога ее душе... И такой нелепостью был длянееФедор..."И
ест он только по ночам и людей за зря убивает", - умилялась Клава.
Онабыланемногосексуальнаиудовлетворяласьлюбымспособом,от
нормальных до психических. Но не раз вспоминала при этом Федора.
Вообще, чем нелепее случалась форма полового удовлетворения,тембольше
ей нравилось. Бывало, что засовывала она себе в маткуиголовунебольшого
живого гуся. Он только истошно махал крыльями,обсыпаяперьямиееживот.
Большей частью это было громоздко и неудобно и гуси игралирольскореене
средства, а символа.
Одному Богу, вне всякого сомнения, было известно, как она управляласьсо
всей этой дикой бутафорией и какие функции выполняла всяэтаживность.Но
Федя олицетворял в ее глазах не толькосексуальнуюнелепость,ноглавным
образом нелепость постоянную, вечную.
Она не решалась с ним даже спать, и сама половая жизньФедорабыладля
нее как темное ведро.
Клава, как тень, но издалека, сопровождала Федора за его спиной, когда он
шатался по разным закоулкам - закуткам дома.
"Лишь бы не повесился. Для виду, - думала она. - А здесь я его схороню...
Деньжищ у меня от отцовских делишек многочисленно... Да и работа -почти
домашняя, раз в два дня показаться!"..
...Двор,облепившийдомФомичевых-Сонновыхбылнеразделензабором
пополам, какобычно.ИФедор,бродяподвору,неразоказывалсяна
территории Фомичевых. Дед Коля окликал его, пытаясьснимзаговорить.Но
Федорпропускалвсепонятиямимоушей;толькоПетенька,скребущийся
где-нибудь в углу, у забора, пугал его: Федориногдабоялсяпо-настоящему
крепких людей.
Поэтому он часто брел по ближайшим улочкам, особенно около пивной.
Правда теперь он не различал пива от воды; и вместо пива одинразмутно
выпил подсунутуюкружкуфруктовойжижи.Емубезразличноказалось,что
окружающие дома
- вечно ирреально пошатываются; и пошатывается даже воздухилитонетв
пелене; но стоилоемуначем-нибудьсосредоточиться,какэтотпредмет
выплывал из общей иллюзорности и становился устойчивым;хотявсердцевине
своей оставался тем же маняще-неопределенным.
Поэтому Федор, когда пил пиво или просто где-нибудь сидел наскамье,то
для большей устойчивости он клал руку на голову подвернувшемусямужикуили
мальчонке.
Клава с тревогой чувствовала, что он внушает страх окружающим.
Так прошло несколько дней. Федор своим присутствием давил на людей.
Старушку-соседку Мавку он перепугал тем, что подошел к дыре в ее заборе и
долго, часа два, тяжелым взглядом смотрел в ее окно. Пустилислух,чтоон
ловит кошек за хвост.