..
...Когда ребенок стал выходить, Пашасбег,иЛидинькамучиласьодна;
потом, правда, подоспел дед Коля. Он и принял мертвого внука. Паша между тем
во дворе играл сам с собой в салки. Лидинька, как ни была слаба, но наэтот
раз страшно разозлилась.
- Надоел он мне, паразит, - выговорила она. - И член у него стал какой-то
ненормальный.
- А мне надоело крестить мертвыхвнуков,-заоралвдругдедКоляи
замахнулся на лампу мокрой тряпкой.
Лидинька прибрала дитятю в коробочку,которуюпоцеловалаиприжалак
груди.
- И везет же ему, скотине; все время мертвенькие выходят, - добавила она.
- А мог бы и живой выйти, хоть и преждевременно. Назло ему, суке, скажу, что
живой родился. И что мы его в больницу отдали. Аты,папаня,подтверди...
Может в лес, как тогда, убежит.
Дед Коля пошевелил ушами. Пристальный, тяжелый взгляд Федоразанимис
низу, из подпольного угла. (Федор ужепрорылходнавторуюполовину,к
Фомичевым).
Паша пришел только вечером, серьезно подвыпивши.
- Врач был?! Оформила?! Закопала?! - гаркнул он на Лидиньку.
Они были одни в комнате.
-Радость,Паша.СберегБоготтвоегочлена,-внутреннечуть
надсмехаясь, ответила Лида просветленно. - Живой родился...
- Да ты что?.. Не могет быть... А где дите?! - Павел опустился на стул.
- Да уж в больницу отдали; слабое дите, преждевременное.
- Да ты рехнулась... Что?!
- Спроси у деда.
Павел исчез. Вернулся он развинченный с диким, красным лицом.
- Давайте дите!.. Изнасилую ево! ...Изнасилую! - оралон.-Почемуты
родила живого, стерва?! ...Для чего ж я член шпарил?!!
Лидинька показала Паше язык.
Это совсем добило Павла; разом, как коршун, он кинулсябитьЛидиньку...
Он первого удара Лидинька издала страшныйвопль,дажеКлавапобежалана
половину Фомичевых... Только Петенька, как всегда, скребся в углу.
Когда дед Коля, Клава и Милочка внеслись вкомнату,Лидинькаужебыла
почти без сознания...
Только истошный крик: "Ты убьешь ее, ирод!" - вдруг спугнулПавлаион
словно очнулся. Прибежала даже соседка-старушка Мавка.Разбухшийотводки
Павел, покачиваясь, ушел из дому.
Лидинька оказалась очень плоха; она с трудом пришла в себя;хотелибыло
вызвать неотложку или скорую помощь; но Лида отчаянно замотала головой...
- Шум будет... Так уляжется, - прошептала она,остановивсвои,ставшие
вдруг широкими, мутно-помойные глаза на пятне в углу, - не сообразила я, что
он так сразу взбесится. ИспользовалидомашниесредстваиЛидинькевроде
полегчало.
Между тем надвигалась ночь. Павел не приходил. Все,усталые,одуревшие,
разошлись по своим щелям. Лидинька, уже ожившая, захотелаостатьсяоднаи
поспать спокойно. Все двери накрепко заперли на засовы; а наокнахвэтой
местности - и так частенько были железные решетки.
VII
Среди ночи Лидиньке стало плохо; но сама она не могла понять, умирает она
или ей это снится.
Червивое, изъеденное дырами пространство окружало ее совсехсторон.А
изнутри точно подкатывались к горлу черти. Это было так странно, чтоейне
пришло в голову ни встать, ни звать на помощь. Наминутуунеемелькнула
мысль, что она наоборот, выздоравливает.
В комнате было чуть светло. Вдруг она увидела в полутьме, сквозьбольи
реальность, что половица в углу медленно приподнимается и чья-то громоздкая,
черная, согнутая фигура вылезает из-под пола.
Хотя сердце ее заколотилось, она не вскрикнула, словно этотчеловекбыл
лишь продолжением ее безмерного, предсмертного состояния. В то же мгновение,
червивое, в дырах пространство скомкалось вЛидиныхглазахимолниеносно
вошло в этуфигуру,котораятеперьосталасьединственнойконцентрацией
Лидинькиной агонии, одна в комнате.
Федор, словно прячась от самого себя, подошел к постели и сел на стул.
- Попасть надо в точку, попасть, - думал он. - Чтоб охватить душу. Омыть.
Только: когда смерть... смерть, самоеглавное,-ионтревожно,нос
опустошением, взглянул на Лидиньку.
Та смотрела на него ошалело-изумленно.
- Не балуй, Лидинька, - тихо вымолвил Соннов, притронувшись к ее одеялке,
- не дай Бог прирежу. Я ведь чудной. Поговорить надо.
Черти, внутренние черти, по-прежнему подкатывались к горлу Лидиньки:она
чуть сознавала, где находится. Почему-то ейпоказалось,чтонаголовеу
Федора темный венец.
- О чем говорить-то, Федя,-прошепталаона.Еелицопылало;черты
окостенели, как перед смертью, но глаза струились небывалым помойным светом,
точно она испускала через взгляд всю свою жизнь, все свои визги и бдения.
- Кажись, сама умирает,- удивленно обрадовался про себя Федор. -Значит,
все проще будет.
- Федор, Федор, - пролепетала Лидинькаивдругпогладилаемуколено,
может быть для того, чтобы не пугал ее вид Соннова.
- Погостить пришел я, - ответил, глядя в стену Федор. - Погостить.
- Погостить... Жар тогда приподыми... Жар, - метнулась она.Федоррезко
сдернул с нее одеяло, наклонился, и вдруг приблизив свое лицо к еегорящему
личику, стал обшаривать ее глазами.
- Чего ты, Федя?! - она посмотрела на его рот. Между тем из глубин что-то
выталкивало ее сознание.
- Помрет, помрет, бестия, - думал Федор и лихорадочно шарил рукойнето
по подушке, не то по волосам Лидиньки. - Вот тут...Воттут...Нобольше
всего в глазах...
Он вдруг отпрянул иостановилнаЛидинькесвойзнаменитый,тяжелый,
замораживающий непонятным взгляд.
Она замерла; на миг выталкивание сознания прекратилось; "не поддамся,не
поддамся", - пискнула она внутреннимчертямиопятьзастылазачумленная
взглядом Соннова.
- Переспать с тобой, Лида, хочу, - громко сказал Федор.
Полумертвенькое лицо Лидоньки вдруг кокетливо повернулось на подушке.
Не сводя с нее дикого,пристальноговзгляда,Федор,осторожно,почти
скованно, стал снимать штаны...
Когда он легиегоглаза,намгновеньепотерявшиеЛидоньку,опять
приблизились к ее лику, он увидел на ее пылающем, полуживом личике выражение
судорожного, хихикающего блаженства; ее лицо сморщилось в гадючной истомеи
спряталось на груди Федора, словно стыдясь неизвестно чего.