Потом один из них замечает, что как бы чужой ветер вошел в комнату вместе с другим.И манеры у него стали как будто другие, и голос глуше, и волосы на висках реже.Он уже не гладит его по голове, он не знает, что с ним делать.У него, собственно говоря, есть желание, в котором трудно сознаться, - чтобы другой поскорее уехал.Тогда Грибоедов подошел к фортепьяно.Он нажал педали и оттолкнулся от берега.Вином и музыкой, он сразу же отгородился от всех добрых людей. Прощайте, добрые люди, прощайте, умные люди!Крылья дорожного экипажа, как пароходные крылья, роют воздух Азии. И дорога бьет песком и пометом в борт экипажа.Ему стало тесно метанье по дорогам, тряска, крови, тряска дорожного сердца.Он хотел помириться с землей, оскорбленной его десятилетней бестолковой скачкой.Но он не мог помириться с ней как первый встречный прохожий.Его легкая коляска резала воздух.У него были условия верные, как музыка. У него были намерения. Запечатанные пятью аккуратными печатями, рядом с Туркменчайским - чужим миром лежал его проект.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Арабский конь быстро мчится два перехода - и только. А верблюд тихо шествует день и ночь.Саади. Гюлистан
1
Появилась маленькая заметка в газете "Северная пчела", в нумере от 14 марта:
Сего числа в третьем часу пополудни возвещано жителям столицы пушечным выстрелом с Петропавловской крепости о заключении мира с Персией. Известие о сем и самый трактат привезен сюда сегодня из главной квартиры действующей в Персии Российской Армии, ведомства Государственной Коллегии Иностранных Дел Коллежским Советником Грибоедовым.
С трех часов все перепугались.Пушки Петропавловской крепости - орудийная газета Петербурга. Они издавна вздыхают каждый полдень и каждое наводнение. На миг в Петербурге все торопеют. В жизнь каждой комнаты и канцелярии вторгается пушечный выстрел. Краткий миг изумления кончается тем, что взрослые проверяют часы, а дети начинают бессознательно играть в солдатики.Привычка эта так сильна, что, когда начинается наводнение, чиновники бросаются переводить часы.Но с трех часов 14 марта 1828 года пушки вздыхали по-боевому. Был дан двести один выстрел.Петропавловская крепость была тем местом, где лежали мертвые императоры и сидели живые бунтовщики.Двести один, друг за другом, выстрел напоминал не торжество, а восстание.Между тем все было необычайно просто и даже скучно.Вечером коллежский советник прибыл в нумера Демута.Он потребовал три нумера, соединяющиеся между собою и удобные. Он завалился спать и всю ночь проспал как убитый. Изредка его смущал рисунок обоев и мягкие туфли, шлепавшие по коридору. Чужая мебель необыкновенно громко рассыхалась. Он словно опустился в тяжелый мягкий диван, обступивший его тело со всех сторон, провалился сквозь дно, и нумерные шторы, казалось, пали на окна навсегда.В десять часов он уже брился, надевал, как перед смертью или экзаменом, чистое белье, в двенадцать несся в Коллегию Иностранных Дел.В большой зале его встретили чины. Сколько разнообразных рук он пожал, а взгляды у всех были такие, как будто в глубине зала, куда он поспешно проникал, готовилась неожиданная западня.Все коллежские советники Петербурга были в этот день пьяны завистью, больны от нее, а ночью безотрадно и горячо молились в подушки.Западни не было, его пропускали к самому Нессельроду.И вот он стоял, Нессельрод, в глубине зала.Карл-Роберт Нессельрод, серый лицом карлик, руководитель наружной российской политики.Прямо, не сгибаясь, стоял коллежский советник в зеленом мундирном фраке перед кондотьером и наемником шепотов.Наконец движением гимнаста, держащего на шее шест с другим гимнастом, он склонил голову.- Имею честь явиться к вашему превосходительству.
Карлик высунул вперед женскую ручку, и белая ручка легла на другую, желтую цветом.Коллежские советники смотрели.Потом снова раздалось заклинание коллежского советника:- Ваше превосходительство, имею честь вручить вам от имени его превосходительства главнокомандующего Туркменчайский Трактат.Белая ручка легла на объемистый пакет с сургучами.Серая головка зашевелилась, еврейский нос дунул, и немецкие губы сказали по-французски:- Приветствую вас, господин секретарь, и вас, господа, со славным миром.Карл-Роберт Нессельрод не говорил по-русски.Он повернулся на каблучках и открыл перед Грибоедовым дверь в свой кабинет. Сезам открылся. По стенам висели темные изображения императоров в веселых рамах, и стол был пуст, как налой.Взгляду, которому нельзя было зацепиться ни за книгу, ни за папку с делами, предоставлялось предаться на волю отвлеченного случая.Тут его Нессельрод усадил.- Перед тем как отправиться, господин Грибоедов, к императору, я хочу лично выразить вам свою глубокую признательность за ваше усердие и опытность.Крест болтался у него на грудке с трогательной беспомощностью и как бы приглашал дернуть и оборвать.- Условия мира, в котором вы столь много нам помогли, для нас так выгодны, что с первого взгляда кажутся даже неосуществимыми.Он улыбнулся печально и приятно, и эту улыбочку забыл на лице, серые глаза дребезжали по Грибоедову.Тогда Грибоедов сделал каменное выражение. Не коллежский советник сидел перед министром, а сидели два авгура, которые торговались за знание. Нессельрод делал вид, что его знание выше.- Превосходный, почетный мир, - сказал он со вздохом, - но...Второй авгур не сбавлял цены со своего знания, даже не вытянул головы в знак внимания.-... но не думаете ли вы, дорогой господин Грибоедов, - немного сбавил Нессельрод, - что, с одной стороны...Решительно, ему не хотелось договаривать.Тогда младший заговорил:- Я полагаю, ваше превосходительство, что, с одной стороны, границы наши по Араксу, до самого Едибулукского брода, отныне явятся естественными границами. Нас будет охранять уже не единственно мудрость политики вашего превосходительства, но и река и горы.- Да, да, - запечалился Нессельрод и вдруг слегка обиделся. Он перестал колебаться, и крестик остановился на груди, как пришитый. На его стороне было теперь молчание.- С другой стороны, - сказал младший и остановился так, как будто кончил фразу. Он многому научился в Персии.- С другой стороны, - сказал Нессельрод, как бы извиняя неопытность младшего и сожалея о ней, - сможем ли мы отвечать за исполнение столь блистательного мира во всех пунктах, принимая все-таки во внимание...И ручка сделала жест.Жест означал: - турецкую войну.- Я надеюсь, ваше превосходительство, что турецкая кампания быстро окончится.Старший беспомощно оглянулся: грек Родофиникин, раскоряка, заведовавший Азиатским департаментом, заболел лихорадкой. Между тем именно у него была любезная вульгарность тона, которая помогает в сношениях с младшими. Он бы тут улыбнулся, раскоряка, он бы свел разговор на какие-нибудь пустяки, и притом самого будничного свойства ("какая халва в Персии! и хурме!"), и потом сразу же похлопал бы по плечу, конечно, в моральном смысле.Нессельрод радостно улыбнулся и сказал:- Да, я тоже надеюсь, вы, вероятно, знаете, что государь с небольшим кружком - о! la bande des joyeux! (1) - Нессельрод с каким-то отчаянным удальством взмахнул ручкой, - собирается сам на театр войны, как только ее объявим.Война уже в действительности началась, но не была еще объявлена.Младший ничего не знал о небольшом кружке и высоко поднял брови. Положительно, руководитель ощутил недостаток истинной наивности.