Деньбылветреный,ветердулвслед толпе, и пыль, поднятая сотнями ног,
дымнымоблакомнесласьвследзалюдьми,густоприпудривая намасленные
волосы обнаженных голов. Кто-то сказал:
- Гляди, как Артамонова нашей пылью наперчило, - посерел, цыган...
Надесятыйденьпосле похорон мужа Ульяна Баймакова с дочерью ушла в
монастырь,а дом свой сдала Артамонову. Его и детей точно вихрем крутило, с
утрадовечера они мелькали у всех на глазах, быстро шагая по всем улицам,
торопливокрестясьна церкви; отец был шумен и неистов, старший сын угрюм,
молчалив,и,видимо,робокилизастенчив,красавецОлешка - задорен с
парнямиидерзкоподмигивалдевицам,аНикита с восходом солнца уносил
острыйгорбсвойзареку,на"Коровийязык",кудаграчами слетелись
плотники,каменщики,возводя там длинную кирпичную казарму и, в стороне от
нее,надОкою,двухэтажныйбольшойдом из двенадцативершковых бревен, -
дом,похожийнатюрьму.ВечерамижителиДремова,собравшись на берегу
Ватаракши,грызлисеменатыквыиподсолнуха,слушалихрап и визг пил,
шарканьерубанков,садкое тяпанье острых топоров и насмешливо вспоминали о
бесплодностипостроенияВавилонской башни, а Помялов утешительно предвещал
чужим людям всякие несчастия:
- Весноюводаподтопитбезобразныепостройкиэти.И - пожар может
быть: плотники курят табак, а везде - стружка.
Чахоточный поп Василий вторил ему;
- На песце строят.
- Нагонят фабричных - пьянство начнется, воровство, распутство.
Огромный,налитыйжиром, раздутый во все стороны мельник и трактирщик
Лука Барский хриплым басом утешал:
- Людей больше - кормиться легче. Ничего, пускай работают люди.
ОченьсмешилгорожанНикитаАртамонов:онвырубил и выкорчевал на
большомквадратекустытальника,целыедничерпал жирный ил Ватаракши,
резалторфна болоте и, подняв горб к небу, возил торф тачкой, раскладывая
по песку черными кучками.
- Огородзатевает,-догадалисьгорожане. - Экой дурак! Разве песок
удобришь?
Назакатесолнца,когда Артамоновы гуськом, отец впереди, переходили
вбродчерезрекуиназеленоватуюводуееложилисьих тени, Помялов
указывал:
- Глядите, глядите, - стень-то какая у горбатого!
Ивсевидели, что тень Никиты, который шел третьим, необычно трепетна
ибудтотяжелеедлинныхтенейбратьев его. Как-то после обильного дождя
водаврекеподнялась,игорбун, запнувшись за водоросли или оступясь в
яму,скрылсяподводою.Все зрители на берегу отрадно захохотали, только
Ольгушка Орлова, тринадцатилетняя дочь пьяницы часовщика, крикнула жалобно:
- Ой, ой - утонет! Ей дали подзатыльник}
- Не ори зря.
Алексей,идяпоследним,нырнул,схватилбрата, поставил на ноги, а
когдаони,оба мокрые, выпачканные илом, поднялись на берег, Алексей пошел
прямонажителей,такчтоонирасступились пред ним, и кто-то боязливо
сказал:
- Ишь ты, звереныш..
- Не любят нас, - заметил Петр; отец, на ходу, взглянул в лицо ему:
- Дай срок - полюбят. И обругал Никиту:
- Ты,чучело!Глядиподноги,не смеши народ. Нам не на смех жить,
барабан!
ЖилиАртамоновынискемнезнакомясь,хозяйство их вела толстая
старуха,всяв черном, она повязывала голову черным платком так, что концы
еготорчали рогами, говорила каким-то мятым языком, мало и непонятно, точно
не русская; от нее ничего нельзя было узнать об Артамоновых.
- Монахамипритворяются,разбойники...Дознанобыло,чтоотеци
старшийсынчастоездят по окрестным деревням, подговаривая мужиков сеять
лен.Воднуиз таких поездок на Илью Артамонова напали беглые солдаты, он
убилодногоиз них кистенем, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному
ремню,другомупроломилголову,третийубежал.Исправникпохвалил
Артамоновазаэто,а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил
эпитимыо за убийство - сорок ночей простоять в церкви на молитве.
ОсеннимивечерамиНикитачитал отцу и братьям жития святых, поучения
отцов церкви, но отец часто перебивал его:
- Высокапремудростьэта,недосягнутьее нашему разуму. Мы - люди
чернорабочие,ненам об этом думать, мы на простое дело родились. Покойник
князьЮрий семь тысяч книг перечитал и до того в мысли эти углубился, что и
верувбогапотерял.Всеземлиобъездил,увсех королей принят был -
знаменитыйчеловек! А построил суконную фабрику - не пошло дело. И - что ни
затевал,немогоправдатьсебя.Таквсю жизнь и прожил на крестьянском
хлебе.
Говоря,он произносил слова четко, задумывался, прислушиваясь к ним, и
снова поучал детей:
- Вамжить-трудно будет, вы сами себе закон и защита. Я вот жил не
своейволей, а - как велено. И вижу: не так надо, а поправить не могу, дело
немое,господское. Не только сделать по-своему боялся, а даже и думать не
смел, как бы свой разум не спутать с господским. Слышишь, Петр?
- Слышу.
- То-то.Понимай.Живетчеловек,а будто нет его. Конечно, и ответа
меньше,несамходишь,тобойправят.Без ответа жить легче, да - толку
мало.
Иногдаонговорил час и два, всё спрашивая: слушают ли дети? Сидит на
печи,свесяноги,разбираяпальцами колечки бороды, и, не торопясь, кует
звенозазвеном цепи слов. В большой чистой кухне теплая темнота, за окном
посвистываетвьюга, шёлково гладит стекло, или трещит в синем холоде мороз.
Петр,сидяу стола перед сальной свечою, шуршит бумагами, негромко щелкает
косточкамисчет,Алексейпомогаетему,Никита искусно плетет корзины из
прутьев.