На протяжении многих лет духовной пищей им служила обида, выражавшаяся преимущественно в презрительных междометиях, произносимых в нос, -
обида на тот общественный институт, от которого в каждый данный момент зависело их существование (это была армия, или предприятие, на котором они
работали, или благотворительное учреждение), а также на то лицо, под чьим непосредственным началом они сейчас находились. Еще только сегодня
утром таким институтом являлось правительство, а непосредственным начальством - капитан. Освободившись от этой двойной опеки, они пока что
пребывали в неприятном состоянии неопределенности, так как не успели еще закрепоститься вновь и вследствие этого чувствовали неуверенность и
раздражение - словом, были не в своей тарелке. Однако они пытались это скрыть, притворяясь, что испытывают неслыханное облегчение, сбросив ярмо
армии, и заверяли друг друга, что никогда впредь не допустят, чтобы военная дисциплина угнетала их непокорные, свободолюбивые натуры. А по
совести говоря, даже в тюрьме они чувствовали бы себя куда лучше, нежели в этом непривычном состоянии только что обретенной свободы.
Вдруг Кэй прибавил шагу. Роуз поднял голову, поглядел в том направлении, куда устремился его товарищ, и увидел, что ярдах в пятидесяти от
них на улице собирается толпа. Кэй хмыкнул и припустился бегом. Роуз хмыкнул тоже, и его короткие кривые ноги замелькали рядом с длинными тощими
конечностями его приятеля.
Поравнявшись с толпой, они мгновенно влились в нее и стали ее неотъемлемой частью. Толпа состояла из оборванных субъектов в штатском платье,
которые были слегка навеселе, и солдат, принадлежавших к самым различным войсковым соединениям и находившихся на самых различных стадиях
опьянения. Все они толпились вокруг маленького человечка, по виду еврея, обросшего щетинистой черной бородой и усами. Человечек, яростно
жестикулируя, держал взволнованную, но ясную и выразительную речь. Кэй и Роуз, протискавшись, так сказать, в партер, рассматривали оратора с
острым недоверием, в то время как его слова мало-помалу доходили до их сознания.
- Что дала вам война? - неистово кричал оратор. - Поглядите на себя! Разбогатели вы? Получили вы те деньги, что вам обещали? Нет! Если вы
живы и ноги-руки у вас целы, считайте, что вам повезло. А если вы еще застали дома жену, если она не сбежала с каким-нибудь молодчиком, у
которого хватило средств откупиться от армии, так вам повезло вдвойне. Вот уж где удача так удача! Кому же прок от этой войны, если не считать
Моргана и Рокфеллера?
В этом месте речь оратора была прервана. Чей-то кулак саданул его под щетинистый подбородок, и он покатился на мостовую.
- Проклятый большевик! - заорал высоченный солдат, похожий с виду на молотобойца. Это он ударил оратора. Послышался одобрительный гул, толпа
придвинулась ближе.
Маленький еврей поднялся на ноги и тут же полетел обратно на мостовую, получив еще с полдюжины тумаков. На этот раз он уже не встал; он
лежал, тяжело дыша, кровь струилась у него из разбитого рта.
Толпа неистово ревела, и через минуту Кэй и Роуз почувствовали, что она уносит их куда-то по Шестой авеню под предводительством худого
горожанина в шляпе колоколом и силача-солдата, столь решительно положившего конец разглагольствованиям оратора. Толпа росла на диво быстро,
приобретая устрашающие размеры, а по тротуарам рядом с ней струился поток более осмотрительных граждан, которые оказывали ей моральную поддержку
неумолчными одобрительными выкриками.
- Куда это мы? - спросил Кэй первого, кто оказался под боком.
Тот кивнул на предводителя в шляпе колоколом.
- Этот малый знает, где их найти. Мы им покажем!
- Мы им покажем! - восторженно прохрипел Кэй на ухо Роузу, и тот ликующе сообщил это своему соседу по другую руку от него.
Толпа двигалась по Шестой авеню, и к ней присоединялись все новые и новые солдаты и матросы, а порой и просто обыватели. Последние вливались
в ряды всегда с одним и тем же возгласом - что они-де сами прямо из армии. Они предъявляли это сообщение, словно пригласительный билет в только
что организованный спортивно-увеселительный клуб.
Затем толпа свернула в боковую улицу, ведущую к Пятой авеню, и с разных концов одновременно пополз слух, что целью этого передвижения служит
Толливер-Холл, где происходит митинг “красных”.
- А где это?
Вопрос уплыл куда-то вперед, и вскоре обратно приплыл ответ. Толливер-Холл помещается на Десятой улице. Там сейчас уже орудует другая группа
солдат, которые решили разогнать митинг.
Однако Десятая улица... Кое-кому показалось, что это слишком уж далеко. По толпе прошел дружный ропот, и десятка два недовольных начали
отставать. Среди них оказались Роуз и Кэй. Они замедлили шаг, пропуская энтузиастов вперед.
- По мне, так лучше выпить, - сказал Кэй. Они приостановились и начали проталкиваться к тротуару, напутствуемые возгласами: “Сопляки!
Дезертиры!"
- А твой братец работает где-нибудь тут поблизости? - спросил Роуз тоном, каким от обыденных мелочей обращаются к более высоким проблемам.
- Да вроде как тут, - отвечал Кэй. - Я его давненько не видал. Сам-то я был в Пенсильвании. Может, он и не работает по ночам-то. Это где-то
тут, неподалеку. Он нам поставит, будь спокоен, если только он еще здесь.
Побродив немного по улицам, они разыскали то, что им было нужно. Захудалый этот ресторан помещался где-то в переулке между Пятой авеню и
Бродвеем. Кэй направился в ресторан разузнать о братце Джордже, а Роуз остался на тротуаре.
- Он здесь больше не работает, - вернувшись, объявил Кэй. - Он теперь у “Дельмонико”.
Роуз глубокомысленно кивнул, как бы давая понять, что он так и думал. Ничего нет удивительного, если смышленый парень время от времени
меняет место работы. Он знавал одного официанта...
Бредя по улице, они довольно подробно обсудили вопрос о том, из чего в основном слагается заработок официанта, - из заработной платы или
чаевых? - и пришли к заключению, что это зависит от социального состава посетителей ресторана, в котором официант работает. Затем оба по очереди
развернули друг перед другом яркую картину обедов в ресторане “Дельмонико”, где миллионеры после первой кварты шампанского швыряют на чай
пятидесятидолларовые бумажки, и тут каждый начал подумывать про себя, что неплохо бы сделаться официантом. За узким лбом Кэя, во всяком случае,
уже угнездилась мыслишка попросить брата пристроить его на работу.
- Официант может допивать шампанское, которое там у них остается в бутылках, - с упоением провозгласил Роуз и, как видно, просмаковав эту
мысль до конца, добавил:
- Ух ты!
До “Дельмонико” они добрались в половине одиннадцатого, и их удивленному взору предстала длинная вереница такси, подъезжавших одно за другим
к отелю.