На углу улицы Сен-Флорантен они столкнулись лицом к лицу.
Даниель взял Мартину за локоть, чтобы перевести ее через улицу, и они зашли в первый попавшийся бар.
Там было тесно, как на вокзале, и они сели за единственный свободный столик между уборной и телефонной будкой.
Вокруг них окутанные густым табачным дымом шумели молодые люди с бачками и в обтягивающих икры узких брюках.
— Давайте пообедаем вместе?! Когда земляки встречаются в Париже...
— Да, не будь Парижа...
Дошло ли до Даниеля все то, что было вложено в эти слова: «Не будь Парижа»?
— Пообедаем вместе,— повторил он утвердительно.
— Меня ждут.
— Кто?
— Мадам Донзер.
— Позвоните ей.
Мартина встала и направилась к телефону. В облаке табачного дыма она едва разглядела бледную кассиршу, державшую телефонные жетоны рядом с
яйцами и миндальным пирожным, завернутыми в целлофан. Мартина открыла дверь с надписью «Телефон». Поспешно взяларубку, еще сохранившую тепло
чьей-то руки и чьего-то уха. Остро пахло духами. Машинально Мартина набрала номер. Сердце у нее бешено колотилось: «Сесиль, не ждите меня... я
встретила Даниеля...» Она положила трубку, не слушая того, что кричала Сесиль.
VIII
Горошина
Утром они обычно завтракали все вместе в кухне за столом, покрытым водянисто-зеленой пластмассовой скатертью, всегда сверкающей,
ослепительно чистой. Кофе в белом кофейнике, масло, варенье, поджаренный хлеб... цветастые чашки, мельхиор... Сесиль и Мартина пили еще и
фруктовые соки, а мсье Жорж съедал яичницу и кусочек ветчины. Радио потихоньку ворковало, но никто не старался вслушиваться в передачу, будь то
песня или беседа, просто на фоне этого привычного шумка сильнее ощущался домашний уют.
— Счастливейший из людей, а именно я, — говорил мсье Жорж, разворачивая газету и вдыхая аромат кофе и поджаренного хлеба, — желает вам,
милые дамы, приятного дня.
Мадам Донзер, то есть мадам Жорж, приготовляла мужу тартинки, поглядывая на Мартину, молчаливую, с синими кругами под глазами. Сесиль
смотрела и на Мартину, и на часы: она работала стенографисткой-машинисткой в Туристском агентстве. Все четверо они хорошо зарабатывали, и мсье
Жорж легко выплачивал взносы за купленную в рассрочку квартиру и помещение мужской парикмахерской, которое, как и квартира, находилось в первом
этаже только что отстроенного дома у Орлеанских ворот. Мадам Донзер, простите, мадам Жорж, сидела за кассой в парикмахерской, где, кроме мсье
Жоржа, работали еще двое подмастерьев. Она предпочла бы продолжать свое дело, но помещение было не приспособлено для этого, а она ни за что на
свете ни в чем не перечила своему мужу. Мсье Жорж был на редкость приятнымчеловеком, всегда с иголочки одет, как если бы он был дамским
парикмахером, высокого роста и — что поделаешь! — лысый.
— Ну что же,— сказал мсье Жорж, складывая номер газеты «Паризьен либере», — ничего нового, дела наши плохи, как всегда. Идем вниз, мама
Донзер? Дочки, дочки, поторапливайтесь.
Дождь прошел.
На сырых, прохладных, отдохнувших парижских улицах было по-утреннему оживленно. Прохожие, как вновь заведенные с утра часы,
шли, куда им полагалось идти. Сесиль и Мартина ехали на работу вместе: им было по дороге. Они жили у конечной остановки автобуса, и потому
всегда садились на одни и те же места. Контролер встречал их улыбкой. Хорошенькой девушке всегда всё и все улыбаются. Но, когда видят сразу двух
хорошеньких девушек, улыбки так и расцветают вокруг, а часто дело доходит до шуток и даже до откровенных заигрываний. Сесиль и Мартина стали
истыми парижанками и не обращали на все это внимания. Настанет день, когда они заметят, что им перестали улыбаться, и это покажется столь
необыкновенным, что они даже растеряются, как если бы Сена исчезла из Парижа или нарушилось обычное чередование дня и ночи. Но до этого было еще
далеко, и контролер улыбался им, пассажир, севший напротив, старался прикоснуться к ним коленом, а тот, что стоял, не спускал с них глаз... Все
было в порядке вещей.
Сесиль не задавала вопросов. Вчера Мартина вернулась слишком поздно. И, когда она присела на кровать к Сесили, глаза у нее были широко
открытые и ничего не видящие. Сесиль поняла только, что она встретила Даниеля и обедала с ним в ресторане у вокзала Сен-Лазар. Мартина легла, не
помывшись — вещь неслыханная, еще ни разу не случавшаяся с тех пор, как они жили вместе, в одной комнате. Сесиль не спала и все прислушивалась к
ровному дыханию Мартины. Сесиль опять была невестой... После Поля, того самого, из деревни, у нее были и другие женихи, но до свадьбы по той или
иной причине никогда не доходило. На этот раз все как будто шло благополучно, хотя Жак еще и не сделал официального предложения. Он был рабочим
завода Рено, и Сесиль познакомилась с ним у двоюродной сестры матери. Не о таком зяте мечтала мадам Донзер, но если Сесиль его полюбила или если
ей кажется, что она его полюбила...
— Ты завтракаешь с Жаком?— спросила Мартина, чтобы хоть что-нибудь сказать перед тем, как сойти на площади Согласия, ведь за всю дорогу
они не сказали друг другу ни слова, словно и впрямь поссорились, чего с ними никогда еще не случалось. Ни разу— ни в школе, ни потом—они не
ссорились...
— Конечно... до вечера, Мартина?
— Да, да... до вечера...
Значит, сегодня она не встретится с Даниелем.
Мадам Дениза, очень высокая, стройная и величественная дама, одетая в бежевые тона, совсем седая, но с молодым лицом, прохаживалась по
салонам, за всем наблюдая и следя за часами: первые клиентки вот-вот появятся. Мадам Дениза — директриса, правая рука владельца предприятия,
который показывался здесь весьма редко. В раздевальне служащие превращались в голубых ангелов и торопливо шли в соответствующие кабины, наводя
там порядок, расставляя и раскладывая баночки, тюбики, флаконы, вату, марлю, кремы и румяна. В основном все давно уже было готово: вычищено,
проветрено, вымыто, вытерто, белье сменено, а в шкафах разложены полотенца, пеньюары и тому подобное.
Мартина вошла в кабину, когда клиентка, вытянувшись на кушетке, отдыхала после массажа.
На подушке лежала ее обнаженная рука. Пальцы тонкие, розовые, нежная ладонь с едва заметными линиями... Женщина лежала на спине,
завернутая в большую мохнатую простыню, лицо ее было закрыто мокрой салфеткой. У ее изголовья мадам Дюпон, косметичка, перебирала свои помады,
мази и лосьоны.