– Ну, а об этих измененных я уже не говорю, – Ксюша даже немного испугалась своего голоса при этом.
– Кстати, Данила Юрьевич, я тоже немного в курсе… об этих измененных… Слышала, правда, немного, – вмешалась Лена, бросившая и пить, и есть. – Но почему вы думаете, что через них можно выйти на Стаса?
Данила опять помрачнел. Закрыл один глаз даже: «С одним глазом мне легче дышать», – объяснил он.
Все опять затихли. Только Ксюша ушла в уют собственного тела. Алла думала о том, что есть вещи, которых нет. И Стас то есть, то его нет.
Данила ответил довольно коротко, но пугающе ясно:
– Думаю, что сам Стас – это тип почище измененных. Но именно они, кое‑кто среди них, могут о нем знать. Ибо случай со Стасом, по некоторым деталям, настолько экстраординарен, что раскапывать все это надо только в экстраординарной среде. Пока она еще невидима для чужих глаз. Наконец, и моя интуиция кое‑что значит.
– Он жив или умер? – побледнев, спросила Алла.
Данила с укоризной посмотрел на нее.
– Слишком уж человеческий вопрос. Он жив в любом случае, если даже мертв… – Данила опять взглянул на полувдову. – Хотя простите меня, Алла. Отвечу по‑человечески: он здесь, в этом мире.
– Сыграть, что ли, на гитаре после таких слов, – проявился Толя.
Сергей и Лена почему‑то встали и стали нервно ходить по комнате.
Лена остановилась около Данилы.
– И что же делать? – спросила.
– Я думал об этом, – Данила откинулся на спинку дивана. – Надо начать с одного из ряда вон выходящего субъекта. Если б я его не видел собственными глазами, никогда, ну хоть душите меня, не поверил бы, что такие существуют. Ну не может такой существовать на белом свете – ан нет, бытует вопреки всему, что есть на земле наиважного. Он живет в Питере.
– В Питере! – воскликнула Лена. – Да там живет мой Учитель, мой и Сережи. Он – традиционалист. И считает, что последнее время я сбилась с пути и ушла куда‑то вбок. Вошла во бред мира сего… А я полагаю, что это еще круче, чем войти в Абсолют. Заодно бы Учителя повидать!
– Да у нас с Ксюшей и Толей там много друзей, – поспешила сказать Алла. – Питер и Москва – будут вместе!
– Надо все обсудить и высадить огненный наш десант в Питер, – сурово заявил Данила.
В ответ раздалось одно: «Ура!»
А потом заметили, что Степан откинулся в кресле и впал в забытье. По его лицу было видно, что он не спит, а сияет и движется духом где‑то «там».
Гробнов заведовал частным и немножечко тайным Институтом исчезнувших цивилизаций. Собственно говоря, даже это название было прикрытием, невинной крышей. Институт занимался исследованием исчезновения цивилизаций, самим процессом исчезновения и его причинами.
– Не так уж интересны эти исчезнувшие сами по себе, – как‑то сумрачно высказался Гробнов, глядя в окно, потому что далеко на горизонте ему виделось собственное лицо. – Исчезли – и Бог с ними… А вот причины, само исчезновение, визг, плач – это, извините меня, извините меня… Поучительно.
И плюнул в окно.
Исчезновениями занимались в его институте две странные молодые, но ученые девушки и потертый молодой человек, который потом сам исчез.
Но всем ходом мыслей и разыскиванием фактов руководил один Гробнов.
Это был человек лет около пятидесяти, с широкими связями – научными и подпольными. Бывал в пещерах. Жена его умерла от укуса жука, сын уехал в Китай.
Был Владимир Петрович орденоносец, но одевался он во все черное. Квартирка его одинокая в Питере располагалась в центре, недалеко от Невского.
Любил он прогуливаться взад и вперед вокруг памятника Петру Великому.
Некоторые смиренные питерцы, из интеллигенции, конечно, его даже побаивались. Шептались около Невы, что, мол, Владимир Петрович владеет тайнами исчезновения и наперед знает, кому и когда положено исчезнуть. Речь при этом шла как об отдельных существах, так и о целых цивилизациях.
«Да он лягушки не обидит, – сомневалась одна довольно поэтическая старушка. – А вы говорите о беде… Никакой беды он в себе не несет».
Гробнов отличал эту старушку и милостиво ей улыбался, когда она заходила в институт.
В то же время другие уверяли, что никакого института такого и не было, а, дескать, все происходило подпольно, на частных квартирах. Но это пугало еще больше.
Внушал также пугливое недоверие и вид Гроб‑нова – его неестественная худощавость. «На таких худощавых и гробов нет, – шушукались по питерским дворам, – гроб должен быть заполнен, а не полупустой изнутри, если ты взрослый человек».
Но более всего озадачивали его глаза – неподвижно‑дикие, со взором, устремленным туда, где ничего не было.
Один мальчуган уверял, что Гробнов просто давно умер, но так себе – ходит и ходит. «Учит людей, как жить», – заключал этот питерский малый.
В основном же оно все шло хорошо. Однако даже ученые странные девицы и пропавший сотрудник, при всей обширности и даже закрытости их знаний, не подозревали о тайной мечте Гробнова. Но об этом потом.
Вот к такому‑то человеку и направлялись приехавшие в Питер Данила Юрьевич (кстати, фамилия его была Лесомин) и Лена с Аллой.
Данила знал его почти со своих детских лет. Гробнов был тем, о ком он высказался в том смысле, что если б не видел его, то никогда бы не поверил, что такие есть.
Но Данила надеялся, что именно Гробнов, владея своими полуневидимыми связями, выведет его на нужного человека. И имя его он запомнил навсегда (хотя какое тут имя может быть) – Ургуев, точнее, это была всего лишь фамилия. Имени своего Ургуев никому не называл. Но Данила предчувствовал, исходя из своей невиданно‑сумасшедшей жизни, что именно Ургуев и намекнет о деле Стасика.
Данила остановился у себя – у него имелось что‑то вроде подвала в Питере, и это что‑то Данила любил.
Лена с Аллой остановились у подруги. Вечером в день приезда вышли прогуляться по Питеру. Они любили этот великий город, некогда в прошлом столицу их Родины. «Мистический город», – шептала Алла, прогуливаясь. «Город родимых закоулков, углов и подворотен, – твердила Лена. – Только в этом мраке моя душа отдыхает. Этот город – памятник нашего величия и намек на таинственное будущее».
Обе коренные москвички давно не были в Петербурге и потому как пьяные шатались по Невскому, заходя в уютные, как утроба, кафе.
– Почему здесь девушки такие бледненькие и худенькие, – удивлялась Алла. – Москвички потолще.
– Город призраков, – шутила Лена. – Но именно поэтому он неуязвим.
– Надо, чтоб все в нем проснулось к невиданной жизни, – улыбалась Алла. – Нам мало одной столицы. Нужны по крайней мере две. А то и три.
Данила же в этот вечер забрел к старому знакомому читать манускрипты. Свои необычные пляски у черной дыры он забывал здесь и был подтянут, словно попал в имперский мир.
На следующее утро он позвонил Алле и Лене.