– И не поможем! – прервали его.
– Сначала станцуй вот с нами, тогда поможем! – заорал тот старичок, который первым соскочил со скамьи и потом бегал вокруг.
От такого предложения неопределенный человек остолбенел. Он подумал, что перед ним люди с луны, хотя это была неправда. «Совсем они не с луны, – тупо осудил он свои мысли, – хотя, конечно, все возможно».
Мысли прыгали, как обезумевшие блохи. А в это время как раз подкатила машина, из которой выскочил молодой человек. То был не кто иной, как Лев Лемуров.
– Это Малогорево?! – пронзительно спросил он всех.
Неопределенный человек опомнился и отозвал Лемурова в сторону, цыкнув на бегающего вокруг старичка.
– Как вы сюда попали, такой молодой, – затараторил он в ухо Лемурову.
– В этой деревне все сумасшедшие.
Лемуров хихикнул и глянул в глаза неопределенному. Тот отскочил.
– С машиной хотя бы помогите, – прошипел он.
– Я ненавижу физический мир, – холодно ответил Лемуров. – Идите к чертям или к духам вашей машины…
Неопределенный так испугался, что почти моментально справился со своей тачкой. И вовремя: его уже окружили деревенские, которые до этого сидели на скамейке и глядели в одну точку. Теперь они возжелали, чтоб непременно станцевать с гостем. Еще немного – и эти старички и старушечки закружили бы его. Неопределенный, тарахтя тачкой, улизнул. Из‑за руля высунулся домовой автомобиля и подмигнул. Неопределенный чуть не свалил тачку в канаву…
Лемуров все понял.
– Никак сам Влад Руканов здесь поскреб, – решил он.
Лев подошел к старичку, который раньше бегал вокруг.
– А гость какой‑нибудь из Москвы в вашем Малогореве сейчас есть? – с нежной улыбкой спросил он.
– Никак есть, – развел руками старичок. – Только мы его не помним. Вон в той избе.
И Лемуров, прыгая из стороны в сторону, оказался у двери, постучал и вошел.
В избушке было непонятно, то ли сейчас зима, то ли лето, такая там была извращенная обстановка.
За обеденным – по видимости – столом у окна сидела женщина, лет, может быть, пятидесяти, а то и меньше. Рядом – то ли ее сынок, лет четырнадцати, то ли еще кто он ей был.
По углам было тревожно.
– Уважаю хозяев, – сказал Лемуров, входя.
– И мы тебя уважаем, молодожен, – ответила женщина.
Мальчик свистнул.
– Говорят, у вас гость? – спросил Лемуров.
В это время открылась какая‑то половица, и из подпола стал вылезать старый человек. Все молчали. Старый вылез и погрозил пальцем Лемурову.
– Гостей у нас нет, у нас бывают только посланники, – сказал он.
– Так один такой мне и нужен… как вас?
– Терентьич.
– Так где же главный, Терентьич?.. Уж не вы ли?
– Главные в подполе не прячутся, – голубоглазо глядя на Лемурова, ответил старик.
Лемуров прямо‑таки обнял старичка, оказавшегося на редкость легким.
– А от кого же вы прячетесь, такой воздушный? – весело спросил Лемуров и подмигнул подпольному старичку.
– От тяжелых прячусь, – сумрачным голосом ответил подпольный. – Кто всю тяжесть земли на себя взял, от тех и прячусь.
– О, от таких не надо в прятки играть, – возразил Лемуров. – Таких надо пугнуть другой силой. Смотрите.
И Лемуров благосклонно взял старичка за нос и подвел его к столу.
– Разве не хорошо? – спросил Лев. Старичок смирился.
– Может, вы выпить хотите, пока посланник не пришел.
Старичок смирился.
– Может, вы выпить хотите, пока посланник не пришел. Он в лесу, но скоро будет.
– Не откажусь, не откажусь, – бодро добавил Лемуров. – Да я сам вас угощу. – И он вынул из своего огромного портфеля бутылку.
Женщина раскраснелась от воспарения.
– А за свой автомобиль не беспокойтесь, – вставила она. – Он рядом, из окошка виден. У нас народ неозорной. Работы только мало, вот они и танцуют целый день сами с собой.
– Да чего о такой ерунде беспокоиться, – сказал Лемуров, усаживаясь за стол. Его диковато‑интеллигентное лицо с чуть длинным носом и голубыми, но пространными глазами было оживлено неким отсутствием.
Леву удивило, как быстро на столе возникла гора овощей на закуску.
Все было бы хорошо, если бы не два‑три черных помидора на столе.
Старичок объяснил:
– Это они от тоски почернели, у нас так бывает. Женщина добавила:
– А вообще‑то у нас весело. Лес спасает.
– В лесу сейчас леших развелось видимо‑невидимо, – строго оборвал ее старик. – Но особых, теперешних. У нас в лесу дорога и в ней грибники, например. Люди, бывало, отойдут, ищут, а автомобиль их без них гудит, хотя он без охраны всякой. Гудит и гудит. Это лешие шумят, тешатся. А потом хохочут… Много разных случаев с ними у нас. Они с автомобилями любят шалить. Лешие ведь тоже существа, им веселие ох как нужно!.. Потому проказят.
– Проказят… Хохочут‑то как страшно, – проговорила хозяйка. – От такого хохота околеешь или запьешь.
Лемуров даже онемел от удивления.
– Что ж вы, деревенские Руси, забыли, как с лешими надо обращаться? – возмутился он.
– Забыли, сынок, – ответила женщина. – Мы только себя не забыли, а так все ушло из памяти.
– Правильно, Аксинья, правильно, – прибавил Терентьич. – Весь мир у нас из памяти выскочил. Одна дыра вместо мира осталась.
– Да ладно, – махнула рукой Аксинья. – Не провалимся. Мы есть, хоть и в дыре…
– Выпить надо поскорей, – засуетился мальчик.
– Тебе, Коля, четырнадцать лет, тебе много не положено. Так, для души только, – осадил его Терентьич.
– Да я и не пью вовсе никогда. Так, балуюсь для губы, – разъяснил Коля.
– Ну, если вы забыли, как с лешими народ раньше рассчитывался, – продолжил Лемуров, – так я вам покажу другой способ. Вот.
И он вдруг безумно‑дико захохотал, и хохот этот показался упадшим со звезд. Было в нем что‑то, от чего старичок Терентьич свалился под стол.
– Ну вот, а вы леших боялись, – сказал Лемуров, поднимая старичка. – Вы своим хохотом его бейте. Он дико и громово хохочет, а вы еще поодичалей, похлеще, позагадочней. Чего в деревне на таких просторах стесняться.
– Выпьем, братцы, – проговорила женщина. – За нас.
– И за хохот этот, – по‑деловому добавил Коля.
Выпили, старичок, правда, кряхтя.
– Зашиб голову маленько, – пожаловался он. Еще раз выпили. А третий раз – за черные помидоры.
После третьего раза мальчик Коля вдруг запел, хотя почти и не пил, а так, пригублял.
Я усталым таким еще не был,
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось дремучее небо
И моя непутевая жизнь, –
пел он на свой лад есенинский стих.
– Классику нельзя исправлять, – нежно вмешался Лемуров. – Но в данном случае это кстати. «Дремучее небо» – это хорошо.