Похоже, одну его прогрессивную теорию я все же подтвердил - "о бесстойловом содержании нервных больных"! Что ты несешь? Опомнись. Человек сделал все, что мог.
Держи моральный вес-то.
- Ну, всего вам доброго! - раскланялся я.
- Всего! - Стас рукой помахал. Впервые со мной дружелюбно простился.
В предбаннике я постоял, "делая лицо". Хорошо, что он есть, этот предбанник. Может, вернуться, отыграть все назад?.. Не принято это... Ну выходи, Дед Мороз!
Радостно вышел. Она, сияя, шагнула ко мне.
- Ну, все нормально, - сказал я. - Скоро тебя выпишут.
Она боднула меня лбом в грудь, обняла.
Ради этого момента можно все перетерпеть!
Она подняла мокрое лицо.
- Неужели я окажусь в моей квартирке? - мечтательно проговорила она. ...Отец, конечно, со своей банкой меня встретит!
Это уже казалось ей счастьем!
- ...Пошли. - Она вдруг ухватила меня за ладонь.
- ...Куда?
- Пошли. - Она мотнула головкой.
Втянула меня в столовую. Там сидели последние обедающие. Седая краснолицая нянечка скребла половником по дну большой кастрюли.
- Дай ей денег. - Сияя, Нонна указала на нее. - Она хорошая...
- Чтоб этого не было! - рявкнула та. И добавила добродушно: - Уж садитесь - покормлю вас.
- Ешь, Веча, ешь! - приговаривала Нонна.
- ...Сладко на вас глядеть! - вздохнула нянечка.
На крыльце я стоптал снег, открыл парадное. На лестнице повстречал нашу соседку сверху, Лидию Дмитриевну.
- Как там Нонночка? Поправляется? Мы все так любим ее тут, ждем!
- Поправляется! - бодро сказал я. - Скоро появится... наше красное солнышко.
- Замечательно!
Лидия Дмитриевна прошла. Я поднялся... Придется так и сделать, как сказал... Тяжело с моральным весом-то!
Глава 14
Об этом, вспомнил я, Нонна мечтает, но пока что отец встретил меня с банкой жидкого золота. Специально ждал? Да нет, думаю. Все рассыпалось. Раньше это как-то регулировалось ее приходом, теперь - ничем. Отец рассеянно брел, не замечая меня. Все рассыпалось. Вокруг страданий ее, пока они были здесь, все держалось. Но ничего. Скоро опять этот стержень появится. Нонна придет. Подготовились? Духом воспряли? Конечно! А как же еще?
Первый бастион, который одолеть надо, - холодильник. Открыл. Прежняя наша жизнь, дикий хаос, - в замороженном виде, чтоб сохранить навсегда. Помню, как она плакала однажды, что ее от КБ в колхоз посылают, картошку из-под снега убирать. "Вот, - открыла холодильник в слезах, - я уже и курочку в дорогу купила!" Я глянул, помню, захохотал: курочка - точно ее напоминала: такая же тощенькая, синенькая, с тонкими лапками! Умела она умиление вызвать и смех. А в колхоз, кстати, так и не поехала - проспала. Устроил ей скандал от лица всех колхозников. Вот еще - комочки счастья ее, мутные маленькие пакетики с тухлой капустой, с рынка принесенные доказательства любви к ней со стороны колхозниц - любви, впрочем, небескорыстной, оплаченной мной. Сил ее лишь на это и хватало, совала их вглубь и навсегда забывала - о щах, например, и речи не могло быть. Выкинуть? А чего ждать? Появится - новые принесет! Народная любовь не иссякнет, пока деньги не кончатся у меня. Выкину пакетики эти, отведу хоть душу, пока она не пришла. Дальше - один восторг нас ждет: "Смотри - и огурчик в пакетик кинула!" - "Не может быть!" Завидуешь? Тебя-то никто не любит так, даже корыстно.
Кстати, напротив в окне - затишье, тьма. Не вяжется там кино... хотя душа вложена. Часть души.
Из того, что конкретно можно съесть, - сардельки обледеневшие, боюсь даже вспоминать, из какой они эпохи обледенения. Не важно. Главное качество. Кинул в кипяток. Батя, конечно, мог бы что-то получше купить, пока я по больницам шастаю. При его-то пенсии! Но считает кухонные дела недостойными своего интеллекта. Зато для меня они - в самый раз. И когда он явился, с вымытой, сияющей банкой в руках, - на ужин его пригласил, отведать что бог послал.
Суровый у нас бог. А что делать?
- Сардельки жесткие у тебя! - покусал, отодвинул.
- Обледеневшие.
- Какие?
- Обледеневшие.
Мрачно усмехнулся, задвинул задребезжащий стул под стол, удалился. Вот и ладно. Ужин удался.
Теперь к окну повернулся. Главное, что надо отрегулировать, - это "кино". Почему-то думал, что все теперь в моих руках. Как бы не ошибиться! Рядом с тем окном на стене намалевано черным спреем: "Анжелка. Саяна". Титры, можно сказать! Надеюсь, Нонне приятно будет увидеть, чего я тут достиг без нее! Ее бред на свой заменил. Саянку я, кстати, не прописывал. Сама прижилась. Мой бред тоже выходит из-под контроля? Управлюсь ли с ним? Скоро счастье встречи пройдет, и Нонна уставится в то окно. Что увидит она там? Снова - "мыльную оперу"? Или - мультик? Что захочет, то и увидит. Нет уж - то, что я захочу! А что ты можешь-то? Может, последний вечер твой остался? С "моральным весом", я чувствую, у меня полный завал. Смотрел на темное окно напротив. Вот та черная дыра, куда провалится наша жизнь! И что делать?
О! И Анжелка появилась. Подошла вплотную к стеклу, увидела меня и пальчиком поманила. Б. Р. Бред реализованный. Впрочем, еще не совсем. Надо реализовывать? Лучше все-таки по-своему, чем втемную.
Вышел во двор без пальто. Чего тут одеваться: все близкое, родное, свое! Двор весь завален навозом. Дворничиха, красавица, как раз за этим окном жила. Теперь там живет наездница. Повторяется жизнь - но как-то с меньшим к ней интересом. По навозу пошел, как по шелковому ковру.
Скрипнул дверью. Прямо за ней лошадь стояла, с крутыми боками - еле протиснулся. Тут же, в подъезде, был мраморный холодный камин, в нем навалено сено, и она, опустив голову, грустно жевала. Потом, чуть подняв голову, тяжко вздохнула, из ноздрей две струйки пара пошли. Ты-то что вздыхаешь?
Поднялся по темной лестнице. Сердце колотилось. Уходишь в иную жизнь? А что? В прежней уже пожил, хватит. "Хва-н-тит!" - как Нонна говорит. На лестничном подоконнике мерцали темные аптечные пузырьки: аптека бомжей. На дверях - выцветшие таблички с фамилиями. Кнопок - как на баяне. Но двери все почему-то открыты. За ними - тьма. Где сейчас все эти люди? Может, все, кто входят сюда, исчезают? Управляй бредом-то! Подошел к главной двери, "бредовой". Постоял. Сердце - на всю лестницу - гулко стучало. Входить? А выйду? Я выбрал старинный звонок, с ручкой как рукоять шпаги, с круговой надписью: "Прошу повернуть". Такой как бы старинный, романтический выбрал вариант. Но зависит ли тут от тебя что-то? Из глубин квартиры донесся механический звон. И - ни голоса, ни шагов. Я толкнул дверь, она поехала. Вошел, пугаясь скрипа половиц. Волосы на голове шевелились. Ощущение - что увижу сейчас труп! Такого бреда у меня еще не было. Новый жанр.
- Открыто! - донесся наконец довольно грубый (огрубевший на ветру?) голос хозяйки. Знакомых с такими голосами еще не было у меня. Неприятна новая моя жизнь. Куда лезешь? Надеешься тут порядок навести? Напрасно. Но не остановиться уже. В прихожей лежало седло, на гвозде мерцала уздечка. Вошел в темную комнату, освещенную луной. Сердце прыгало. Ведь именно тут, по версии жены, проходит моя настоящая жизнь. А может, она права? Я огляделся. На подоконнике мерцали все те же пузырьки. На полу круглились баллоны, в основном пластиковые, криво отражали мое окно. Оно меня почему-то взволновало сильнее всего. Страшнее всего, оказывается, на свое жилище смотреть - со стороны и как бы из небытия. Все на месте стоит, горит лампочка - но тебя там таинственно нет. Еще - нет? Или - уже нет? Прежняя жизнь вдруг страшно далекой отсюда и абсолютно недоступной показалась. Дрожь пошла. Да, влез ты куда-то!
Приоткрылась дверца, повалил пар, синеватый в свете луны. Встрепанная голова Анжелки высунулась оттуда.