Раз в неделю женатые сыновья приносят матери пристежные воротнички, манжеты и манишки, потому что она одна умеет их отгладить. Никто не готовит так, как она, сосиски и домашнюю колбасу, рождественский гречишный пирог и новогодние вафли.
—Незабудь,принесизавтра...Ещебульону?Настоящий, твой бульон.
В налете, покрывающем стекла, — глазки, процарапанные ногтями детей. Сквозь них виднеется двор, лестница наверх. Над магазином живет беднота — женщины, вечно в черных шалях и без шляпок, в туфлях со сбитыми каблуками и с сумками в руках.
Направо — колонка, и когда качают воду, она шумит так, что за три дома слышно. Водосток, всегда влажный, с зеленоватой слизью по краям, похож на бычью морду.
Там же оцинкованная труба. Время от времени из нее что-тосочится,апотомонавнезапно изрыгаетцелый поток грязной, дурно пахнущей воды — помои от жильцов сверху.
И наконец, подвал. В него ведут каменные ступени. Сверху отверстие накрыто дощатым щитом, который обит железом. Чтобы спуститься в подвал, этот тяжеленный щит, метра два длиной, каждый раз приходится убирать. Его сделали, когда дети еще были маленькие — они то и дело грохались в подвал.
Кто успел там побывать сегодня утром? Щит отодвинут, и Дезире видит, как из подвала выныривает Папаша, пытаясь незаметно скользнуть в коридор, ведущий на улицу.
Но мать заметила его одновременно с Дезире. Она все видит и слышит. Ей известно даже, что едят верхние жильцы, — для этого ей стоит только посмотреть на грязную воду, вытекающую из трубы.
— Папаша! Папаша!
Он притворяется, что не слышит. Сгорбившись, с бессильно опущенными руками, он пытается удрать, но бна настигает его в узком коридоре.
— Зачем это вы лазили в подвал?Покажитеруки.
Она почти силой разжимает его огромные лапы, которые переворочали в шахтах столько угля, что стали похожи на старые обушки.
Разумеется, в одной руке зажата луковица, большущая красная луковица, — прогуливаясь, Папаша сжевал бы ее как яблоко.
—Вы же знаете,вам это вредно. Идите!..Нет,постойте, вы забыли повязать платок.
И прежде чем отпустить его, она повязывает ему красный шейный платок.
А Дезире покуда, стоя посреди кухни, ставит свои часы по большим, настенным. Он занимается этим каждое утро. Сейчас придет его брат Люсьен и сделает то же самое. Потом Артюр. Дети ушли из дому, но помнят, что медные часы на кухне — самые точные на свете.
Когда-нибудь они достанутся Дезире. Это решилось давным-давно, целую вечность тому назад. В доме мало ценных вещей, но все они уже поделены.
—Уходишь?
—Пора.
— Ну, вот что...
Она произносит эти слова, как будто подытоживая долгий разговор.
— Ну, вот что... Если ей что-нибудь надо...
Она нечасто называет имена невесток.
Мать мешает кочергой в печке. Дезире выходит на улицу, набирает обычный темп и закуривает вторую папиросу.
И никогда, до самой смерти матери, не пропустит он ежедневного визита на улицу Пюи-ан-Сок. Ни он, ни Лю-сьен, ни Артюр. Один Гийом, старший, оказался перебежчиком — у него торговля зонтами в Брюсселе.
С тех пор как уехал Гийом, на улице Пюи-ан-Сок Дезире считают за старшего.
Дезире — самый умный, самый ученый. По курсу классической школы дошел до второго класса. Пишет деловые письма для братьев и сестер, бывает, и для соседей. Работает в страховой компании — может дать полезный совет.
На улице Гийомен с ним тоже считаются — он старший среди служащих, хоть и молод.
Его превосходство неоспоримо — недаром у него ключ от конторы.
Хозяин, господин Майер, живет на улице Гийомен, в большом унылом особняке из тесаного камня. Контора помещается во флигеле и выходит на улицу Соэ. Между двумя зданиями разбит сад.
Господин Майер болеет. Он всю жизнь только и делает, что болеет. У него такой же унылый вид, как и у его матери, живущей вместе с ним и наводящей ужас — бывают же совпадения! — на продавщиц магазина «Новинка», куда она заглядывает каждый день.
Господин Майер приобрел пакет акций страховой компании, чтобы казаться при деле. Дезире работал в компании еще до него.
Два зарешеченных окна с видом на тихую площадь Соэ. Дверь, обитая крупными гвоздями.
Распахивая ее без двух минут девять, Дезире, надо думать,чувствуетприливгорделивогоудовлетворения и вообще становится немножко другим человеком, приобретает значительность, важность — ведь работа в конторе длится девять часов в день, и для него это отнюдь не лямка, которую надо тянуть, не отбывание повинности, не корпение ради куска хлеба, а нечто совсем иное.
Дезире вошел в помещение с зарешеченными окнами, когда ему исполнилось семнадцать и он только что покинул коллеж. Там он и умер один перед окошечком, когда ему было всего сорок пять.
Пространство, отведенное для посетителей, отделено перегородкой, как на почте, и оказавшись по другую сторону этой перегородки, уже испытываешь приятное чувство. Зеленые непрозрачные стекла в окнах создают совершенно особенную, ни с чем не сравнимую атмосферу. Еще не сняв пальто и шляпы, Дезире бросается заводить стенные часы — он не выносит,когда часы стоят.
Любую работу он выполняет тщательно и с одинаковым удовольствием. Руки перед умывальником за дверью моет радостно, с наслаждением. А какая радость — снимать чехол с пишущей машинки, раскладывать резинку, карандаши, чистую бумагу!
—Доброе утро, господин Сименон.
—Доброе утро, господин Лардан. Доброе утро, господин Лодеман.
Все служащие агентства обращаются друг к другу уважительно: «Господин такой-то». Только мой отец и Вердье по старой памяти называют друг друга просто по имени: они начинали вместе с разницей в какие-нибудь три дня.
Тут мы коснулись трагических событий, на которые моя мама не устанет намекать всю жизнь, попрекая отца отсутствием инициативы.
«Всё, как тогда...»
На моей памяти все попреки начинались с этих трех слов, суливших в дальнейшем потоки слез и приступы мигрени.
—Все, как тогда, когда тебе надо было выбрать между страхованием от пожара и страхованием жизни...
Что побудило отца склониться в пользу пожаров? Неужели привязанность к уголку у окна с зелеными стеклами?
Очень может быть. Во всяком случае, не исключено.
Втупору,когдагосподинМайерприобрелпакет акций, мой отец зарабатывал сто пятьдесят франковв месяц, а Вердье только сто сорок.
—Я не прибавляю вам жалованья, но буду платить проценты от каждой сделки, которую вы заключите. Один из вас займется страхованием от пожара, другой — страхованием жизни. Вы старше, господин Сименон,вам и выбирать.
Отец выбрал страхование от пожара — спокойное занятие, редкие визиты к клиентам.
А в это время страхование жизни вдруг приобрело невиданный раньше размах.
Внешне все по-прежнему. В девять мой отец входит в контору господина Майера. Ключ у него. Он остается доверенным служащим, знает шифр от сейфа, который сам и запирает по вечерам.
А Вердье — обычный служащий, пошловатый, шумливый балагур.