- Неужели вы говорите серьезно?
- Да, ради вашего же блага. Вы должны уехать. Я справлюсь одна. Не надо еще больше усложнять положение. Пожалуйста, уезжайте.
- Никуда я не поеду. Ваш дядя прописал мне перемену обстановки. Извините за эгоизм, но я больше озабочен своей проблемой, чем вашими. - Я
улыбнулся ей. - С тех пор как я оказался здесь, я не думаю о Джуди. Ваш город пошел мне на пользу. Я остаюсь.
- Ларри, вас могут избить.
- Ну и что? - Нарочно меняя тему, я продолжал:
- Тут заходили три старушки, но не пожелали со мной говорить. Им были нужны вы.
- Прошу вас, Ларри, уезжайте. Говорю вам, Страшила опасен.
Я взглянул на свои часы: четверть первого.
- Надо поесть. - Я встал. - Я скоро вернусь. Можно в этом городе получить где-нибудь приличный обед? До сих пор я живу на одних
гамбургерах.
Она посмотрела на меня с тревогой в глазах, потом развела руками, признавая свое поражение.
- Ларри, я надеюсь, вы сознаете, что делаете и на что идете?
- Вы говорили, что вам нужен помощник, вот вы его и получили. Давайте не будем драматизировать. Так как насчет приличного ресторана?
- Хорошо, раз вы так хотите. - Она улыбнулась. - “Луиджи” на Третьей улице, в двух кварталах налево от вашего отеля. Хорошим его не
назовешь, но и плохим тоже.
Тут зазвонил телефон, и я вышел, слыша за спиной ее привычные “да” и “нет”.
После посредственного обеда - мясо оказалось жестким, как старая подметка, - я зашел в полицейский участок. На скамейке у стены одиноко
сидел парнишка лет двенадцати, с подбитым глазом. Из его носа на пол капала кровь. Наши взгляды встретились. Какая же ненависть была в его
глазах! Я подошел к столу сержанта, который по-прежнему катал взад и вперед свой карандаш, тяжело дыша носом. Он поднял голову.
- Опять вы?
- Чтобы избавить вас от лишних хлопот, - сказал я.
Я не понижал голоса, уверенный, что мальчишка, сидящий на скамейке, принадлежит к банде Страшилы.
- Я получил свой портсигар обратно. Я положил расплющенный кусок золота на бювар перед сержантом. Он посмотрел на остатки портсигара,
повертел в потных ручищах, потом положил на стол.
- Вчера вечером Страшила Джинкс вернул его мне, - продолжал я.
Он уставился на смятый кувалдой портсигар. Я рассказывал невозмутимым тоном:
- Он сказал, будто они понятия не имели, что это золото. Вы сами видите, как они с ним поступили.
Он прищурился, разглядывая сплющенный кусок металла, потом коротко фыркнул носом.
- Полторы тысячи баксов, а?
- Да.
- Страшила Джинкс?
- Да.
Он откинулся на спинку кресла и стал присматриваться ко мне с насмешкой в свинячьих глазках. Наконец спросил:
- Будете подавать жалобу?
- А стоит ли?
Мы посмотрели друг на друга в упор. Казалось, можно было расслышать, как скрипят его не привыкшие к мыслям мозги.
- Сказал вам Страшила, что портсигар украл он?
- Нет.
Он извлек мизинцем немного цементной пыли из ноздри, внимательно осмотрел найденное, затем вытер палец о рубашку.
Он извлек мизинцем немного цементной пыли из ноздри, внимательно осмотрел найденное, затем вытер палец о рубашку.
- Были свидетели, когда он возвратил его?
- Нет.
Он сложил руки, наклонился вперед и посмотрел на меня с презрительной жалостью.
- Слушайте, приятель, - сказал он сиплым, сорванным голосом, - если вы рассчитываете остаться в этом проклятом городе, не подавайте жалобу.
- Спасибо за совет. Тогда не буду. Наши глаза встретились, и он добавил, понизив голос до шепота:
- Говоря неофициально, приятель, на вашем месте я бы поскорее убрался из нашего города. Простофили, которые берутся помогать мисс Бакстер,
долго не выдерживают, и мы ничего тут не можем поделать. Я, конечно, предупреждаю неофициально.
- Он случайно не из банды Джинкса? - спросил я, повернувшись к парнишке, который сидел, наблюдая за нами.
- Верно.
- У него кровь.
- Угу.
- Что с ним случилось?
Взгляд свинячьих глазок стал отчужденным. Я понял, что надоел ему.
- Вам-то какая забота? Если больше нечего сказать, шагайте отсюда.
Он снова принялся катать свой карандаш. Я подошел к парнишке.
- Я работаю у мисс Бакстер, служащей социальной опеки, - начал я. - Мое дело - помогать людям. Могу я чем-нибудь тебе...
Я не успел договорить. Парнишка плюнул мне в лицо.
***
В течение следующих шести дней не произошло ничего примечательного. Дженни появлялась, бросала на стол желтые формуляры, озабоченно
спрашивала, нет ли у меня каких-нибудь затруднений, и снова убегала. Меня поражало, как она может поддерживать такой темп. И еще мне казалось
странным, что она вечно носит одно и то же невзрачное платье и не заботится о своей внешности. Я перепечатывал сводки, классифицировал их,
заносил на карточки и продолжал наводить порядок в картотеке. Очевидно, разошелся слух, что я стал официальным помощником, потому что старые,
увечные и немощные начали приходить ко мне со своими заботами. Большинство пытались надуть меня, но я спрашивал у них фамилии и адреса, вкратце
записывал суть жалоб и обещал поговорить с Дженни. Когда в их бестолковые головы просочилось, что им меня не провести, они начали обращаться со
мной по-приятельски. Дня четыре мне это нравилось, пока я не обнаружил, что их болтовня не дает мне работать. После этого я не давал им
засиживаться. К своему удивлению, я находил, что мне нравится этот странный контакт с миром, о существовании которого я раньше не догадывался.
Для меня явилось полной неожиданностью письмо от Сиднея Фремлина, написанное пурпурными чернилами, в котором он спрашивал, как мои успехи и
когда я намереваюсь вернуться в Парадиз-Сити.
Лишь читая письмо я осознал, что забыл Парадиз-Сити, Сиднея и шикарный магазин с его богатой раскормленной клиентурой. Вряд ли имело смысл
описывать Сиднею мои занятия в Луисвилле. Скажи я ему о них, он слег бы в постель от отчаяния, и поэтому я написал, что думаю о нем (я знал, что
он обрадуется этому), что мои нервы по-прежнему в плохом состоянии, что Луисвилл обеспечил мне перемену обстановки и что я скоро напишу ему. Я
надеялся успокоить его этим примерно на неделю.
На шестой день все переменилось. Я пришел в офис, как обычно, около девяти.