Но футболист и отроду-то мало памятлив,
по случаю возвращения в родную команду запился и родимой матушки, видать, не
узнавал, может, видел Сошнина в форме -- милицейская жеформа шибкоменяет
человека и отношение к нему.
Лишькраткоезамешательствопотревожилоналитыйзлобойвзгляд
футболиста, так и не простившего человечество за то, что "Локомотив" вышибли
в "перволижники", наокраинуМосквы, в Черкизово,где, несмотря на уютный
стадиончик, бывает болельщиков от однойтысячи и до двухсот душ, прячущихся
свыпивкойна просторныхтрибунах, отсюдатебе инавар,и наградные, и
слава, и почет. Да еще это неблагодарное в футболе ремесло -- "защитник"! Из
лексиконалагерныхязыкотворцевему скорееподходило:стопор-стопорило,
кайло-рубило, секач, колун,обух, но лучшевсего -- пихальщик,который не
пускал к воротам честных, смелых ребят -- нападающих, бил их бутсой в кость,
стягивал сних трусы и майки,валил наземь, получая лютое удовольствиеот
вопля поверженного "противника".
-- Да-да! --поторопилфутболист-пихальщик, косым,грузнымвзглядом
давя "противника". -- Не лезь в офсайд! Не то получишь гол в рыло!
--Может,его на этом модномгалстукеповесить? --посоветовался с
собутыльниками"кавалер" и,зацепивпальцем,брезгливо выбросилгалстук
Сошнина наружу,меж съеженных бортов поношенногоформенного плаща. Нa фоне
дряхлойлестницы,впосерелой,исцарапаннойизвесткестендомас
обнажившимися лучинкамии гвоздями игалстук,иобладатель его выглядели
нелепо, так смотрелся бы здесь, в трудовом этом жилище, золотой канделябр из
роскошного Петродворца.
-- А может,ненадо, парни? -- запихивая лаковый галстук обратнопод
плащ пальцами,начавшими дрожать, произнес Сошнин всееще сдержанным, даже
чуть просящим голосом.
-- Чего не надо?
-- Куражиться. -- Сошнин увидел,как, отметая лохмами обивки сор, пыль
иокурки, приоткрыласьсправа поспускулестницыдверь, в нее высунулся
круглыйносизасветился круглыйглаз бабкиТутышихи.Сошнин вытаращил
глаза, и бабка поспешно прикрыла дверь.
-- Чего тысказал? Чеготы сказал? -- Футболист-пихальщик, распаляясь
от праведного гнева,двинулся вверх по лестнице. --Пеночник! Офсайдник! Я
те...
Недавнийзэк всеплылв улыбке,ноужерасторможенной, споводка
спущенной, сожалеюще качая головой: "Сам виноват. Чего тебе стоило попросить
прощенья?" Одной рукой он перебирал по барьеру, тащась за футболистом, почти
его заслонившим,другойловил язычокунагрудного замочка,чтобвынуть
ножик.
"Откуда это в них?Откуда? Ведь все троевродеиз нашего поселка. Из
трудовыхсемей.Всетроеходиливсадикипели:"Сголубогоручейка
начинаетсярека, ну, а дружба начинается с улыбки...". В школе: "Счастье --
это радостный полет! Счастье--это дружеский привет.
..". В школе: "Счастье --
это радостный полет! Счастье--это дружеский привет... Счастье..." В вузе
или вПТУ: "Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг..."Втроем на
одного,в общем-то, в добром, в древнем, никогда не знавшем войн инабегов
русском городе..."
--Стойте,парни! -- властно скомандовал Сошнин. Бабка Тутышиха опять
высунулась в дверь, и он снова вытаращился на нее.Чуткий к опасностям урка
мгновеннообернулся,ноничегопугающегонезаметил--бабкауспела
притворить дверь. Темвременем Леонид повесил сетку на выступбруса и стал
спиной к нему так, чтоб видно было нападающих и внизу, и вверху.
-- Ах вы, добрымолодцы! Троена одного! Да ещена хромого! Былинные
храбрецы!ИльяМуромец, МикулаСеляниновичдаАлешаПопович... Давайте
по-былинному силу расходовать.
-- Как это?
-- На работе.
-- На какой?
-- Тротуары чистить.
--Издеваешься,гад! --взревелмодники бросился сверху на жертву
лохматым зверем.
Сошнинчуть прогнулся иперебросил парня через себя с таким расчетом,
чтобы онсмел с лестницысобутыльников, нототуронил лишь рахитногоот
рождения урку. Футболист устоялна ногах, однакобылошеломлен. Недавая
гулякам опомниться, Леонид прыжком миновал футболиста,двумя ударами свалил
модниканагрязныйпол, отбросил урку кбатарее, уженевладеясобой:
микстуры,уколы,антибиотики,разныевсякиеидиотики,изматывающие
дежурства,погони,схватки,ночноелиттворче-ствосказались,раны
сказались, чужая, в него влитая кровь сказалась, Сыроквасова эта...
Задавленнохрипя,онвогналкулакамифутболистаподлестницу,
размазывал его по стене.
-- Вступайтесь за друга, подонки! Вступайтесь же за друга!
-- Какойон нам друг! Какой друг!-- прячасьза спину урки,твердил
кавалер и, что-то вспомнив, толкнулурку в спину,по-бараньи заблажив:--
Геха, режь! Насмерть режь!
Гехапослушно сунулруку за пазуху,но вынуть нож ему Сошнин не дал:
короткимударомвсплетение вышибизнегодыхи, когдаурка,охнув,
согнулся, поддел его встречным,отправив к заплеванному, мутному окну. Урка
ударился головой о батарею, запищал что-то, как крашеныйпраздничный шарик,
изкоторогопошел воздух, и, как шарик же, смялся,усох,свернулся синим
комочком на полу.
Футболистнеоказывалникакогосопротивления.Битьегобыло
неинтересно, но Сошнин так освирепел,что остановиться уже немог, и то ли
притворившегося,толив самомделевырубившегосяфутболистакинулк
батарее,в кучу с уркой, а сам шарил глазами,что-торыча. Модникослаб,
раскинув руки и вылупив глаза, сидел на полу,вжималсяв угол, в дерево, в
пазы, забитые грязной, остистой паклей.