Модникослаб,
раскинув руки и вылупив глаза, сидел на полу,вжималсяв угол, в дерево, в
пазы, забитые грязной, остистой паклей.
-- Небуду... не буду... Дяденька!Дя-а-аденька!--визжал кавалер,
закрываясь рукавомлопнувшего подмышкой полушубка.Обнажилась сиреневого
цвета овчина, от носки или для моды этак крашенная, и овчинка эта, словно бы
снятаяс игрушечного медвежонка, внезапно заставилаСошнина опомниться. Он
продохнулраз,потомеще раз,судивлениемпогляделнараспустившего
кровавые слюни молодца,вынулего из угла, будто мышонкаиз мышеловки, за
воротник полушубка, подтащил к выходу и пинком вышиб на улицу с деревянного,
бороздкой протоптанного крылечка.
-- Появись еще раз, поганка!
Долго потом стоял Леонид возле лестницы, не зная, куда себя девать, что
делать? Бабка Тутышиха снова приоткрыла дверь:
-- Давно бы так! А то ходют...
-- Тебя тут только и не хватало!
Провал, затемнение -- все же болен он ещеислаб. Нервами. Смятение в
душе, неустройство, и срамцы эти еще на рожон лезут...
Вспомнивпро сетку, Леонид вышелна лестницу. Сеткависела на месте.
Перегнувшись, заглянул вниз. Под батареей темнела лужа воды, может, и крови,
блестело что-то,догадался-- нож. Спустился,подобрал тупой,под кинжал
излаженный тесак, которым бабушка или кто еще из старших родичей урки щепали
лучину, рубили проволоку, -- настоящий финарь урка не успел еще выточить или
тайком купить.
Возвратившись в квартиру, нашелзаделье -- позвонил вжелезнодорожное
отделение милиции. Дежурил Федя Лебеда, сокурсник по спецшколе и напарник по
работе, бывшей работе.
-- Федя, я тут дрался. Одному герою башку об батарею расколол. Если че,
не искали чтоб. Злодей -- я.
-- Ты с ума сошел?!
-- Их надо было побить, Федя,
-- Надо... надо... Как не надо? Да за них, за поганцев, затас- кают.
Сошнин повесил трубку. Посмотрел на руки. Руки все еще дрожали. Козонки
сбиты. Стал мыть руки подкраном и ровно бы задремал над раковиной. Чувство
усталой,безысходнойтоскинавалилось на него--снимвсегда так,с
детства:приобиде,несправедливости,послевспышкиярости,душевного
потрясения, неболь, не возмущение, а пронзительная,все подавляющая тоска
овладевала им. Всеже по природе своей он мямля, да еще бабами воспитанный.
Ему быне вмилициитрудиться,а, как матери и тетке,в конторе сидеть,
квитанции под шивать инакладные выписывать, если уж в милиции, то на месте
дяди Паши -- территорию мести.
А кто рожден для милиции, длявоинского дела? Не будьзлавмируи
людей, его производящих,ни те, ни другие не понадобилисьбы.Веки вечные
всямилиция,полиция, таможенники и прочая, прочая существуют человеческим
недоразумением. По здравому разуму ужедавноназемле недолжнобыть ни
оружия,нивоенных людей, ни насилия.Наличие их ужепростоопаснодля
жизни,лишеновсякогоздравогосмысла.
Амеждутем чудовищноеоружие
достиглокатастрофического количества,ивоеннаялюдьвовсеммире не
убывает,априбывает,но ведьпредназначениеитех, что надели военную
форму, военный мундир,было, как и у всех людей, --рожать, пахать, сеять,
жать,создавать.Однаковыродокворует, убивает, мухлюет, ипротивзла
поворачивается сила, которую доброй тоже не назовешь, потому как добрая сила
-- только созидающая,творящая. Та, что не сеет и не жнет, но тоже хлебушек
жует, да еще и с маслом, да еще и преступников кормит,охраняет, чтоб их не
украли, да еще и книжечки пишет, --давно потеряла правоназыватьсясилой
созидательной, как и культура, ее обслуживающая. Сколько книг, фильмов, пьес
о преступниках, о борьбе с преступностью, о гулящих бабах и мужиках, злачных
местах,тюрьмах,каторгах,дерзкихпобегах,ловкихубийствах...Есть,
правда,книгаспророческимназванием:"Преступлениеинаказание".
Преступлениепротивмираи добра совершаетсядавно, наказаниеуже не зa
горами, никакоймилиции его не упредить, всем атомщикам руки не скрутить, в
кутузкуне пересадить, всех злодеев"непереброешь!".Их много, и они --
сила, хорошозащищенная. Беззаконие и закон длянекоторых мудрецов размыли
дамбу,воссоединилисьихлынулиединойволнойнаошеломленныхлюдей,
растерянно и обреченно ждущих своей участи.
Говорят, понять -- значит, простить. Но каки кого понять? Кому и чего
прощать? Настоящие преступники -- не крыночныеблудни, недвурушники,что
лебезятперед"бугром",кусочничают,считаясебяневинноосужденными,
тянутсяитрясутсяпередконвоиром,аночамиточатнож,делаютиз
полиэтиленового мешка насос и, выменяв за пайку старую иглу, вгоняют всебя
всякую дурманящую дрянь, курят коноплюдо того,чтобпомутился разум,--
нет, не они, а зэк в переходном возрасте, которого видел "наторфе" Сошнин,
стронулегос местасвоей моралью ижизненнойпрограммою. Подтянутый, с
силенкойв рукахи вхарактере --"вор в законе", "честно" достукивающий
срок,чтоповыходенасвободутутжеприступитксвоимосновным
обязанностям:подламывать магазины, чиститьскладыиквартиры, завяжется
"интереснoeдело"--косанутьвыручку,ограбитьинкассатора,обобрать
богатого фрайера -- кто-кто, а вор безработицы не ведает, так вот тот ворюга
открыто издевался над журналисткой изназидательно-воспитательного журнала,
которую сопровождал "на торф" Сошнин как человек,имеющий дело"спером".
Словно слуны свалившись,журналистка всему удивлялась иверилаособеннo
восторженновперевоспитавшихся,осознав-ших свою вину, устремленныхк
стерильно чистой и честной будущей жизни. С ними она беседовала "по душам".
-- Вот вы, --обратилась она к деловито спокойному, цену себе знающему
зэку, -- вот вы грабили людей, обворовывали квартиры.