.. -- С
ВенькиФоминакатился слабосильный пот.Внемощных грязныхструяхпота
дрожала сеннаятруха, и,когда касалась губ, он слизывал грязнуюсмесь и,
забыв ее сплюнуть, глотал горечь, продолжая выть и при читать.
HoгиСошнинаслабели, свет серел, шевелился, плыл рыбьей слизью перед
глазами. Егомутило от запаха Венькиного грязногопота, от дури назьма, от
горькости сена, душило скипидарной остротой телячьей мочиили человечьей --
разбойник ВенькаФомин,жравший всякуювсячину,вплотьдоразведенного
гуталинаи пудры, давносжегпочки иходил впрелых портках. Запахине
слабели, не рассасывались на холодном ветру, наоборот, всеплотнее окружали
Леонида, клубились над ним и в нем, поднимая из разложья груди поток рвоты.
...Надверях починковскогомедпунктависелдревний амбарныйзамок.
Воскресенье.Злодейипострадавшийпостояливобнимкупереддверью,
прерывистодыша,обреченноглядяназамок.ВенькаусадилСошнинана
крылечко,прислонилкстене, заботливонабросилнанегосвою,псиной
пропахшую, телогрейку.
--Я чичас... чичас, чичас...Яее, палу, с-под земли достану! С-под
егеря выташшу, коли он на ей охотничат... Чичас, чичас...
Никто на фельдшерицу не охотился, онани на кого не охотилась, в годах
ужебыла,и,как положеноравноправной женщине,вусладуиспользовала
воскресныйдень -- стирала,мыла,прибиралась. И вмедпункте унеебыл
полныйпорядок, и лекарства необходимые были: йод, бинты, вата, даже спирту
пузыречек не выпит. И сама фельдшерица чиста, обиходна, хоть заметку про нее
пиши в газету. Хвалебную. Вот выздоровеет и напишет! -- этотвялый проблеск
юморапоследнийраз посетил в тот день всегда склонную к иронии, последнее
время -- самоиронии, творчески настроенную голову иль душу Сошнина.
Фельдшерица,сноровисто иловко перевязывавшая Сошнина, мигом сняла с
него склонность клегкому настроению, которым пострадавший пытался подавить
всебе страх, слабо надеясь,что положение его не стольуж и опасно, чтоб
впадать в панику.
-- Ой,какаягрязнаярана! Пузырится...кровьпузырится...Плевра
задета. Ктоэтовас?Неужтоты, недоносок?! -- воззрилась фельдшерица на
Веньку Фомина, измученноотдыхивающегося на пороге медпунктаи "впритырку"
-- лагерник же! Штатный уже! -- покуривающего врукав. -- Милиционера!При
исполнении!..Будет тебе,будет!..--И помоглалечь Сошнину на топчан,
прикрыла его, ознобно дрожащего, простынею, половичком и сверхусвоим давно
из моды вышедшим болоньевым плащиком...
-- Он че, милиционер?!
-- А тыне знал!-- держарукуповерходежонок,чутьприхлопывая
раненого, точно ребенка, со злой неприязнью сказала фельдшерица.
-- Да откуль?
-- Зять Чащиных, с Полевки.
-- Ой, пала! -- взвыл Венька.-- Че его в Тугожилино-то принесло? Дуба
даст.
.. К стенке ж...
-- Такому давно к стенке пора. Выдь на улку курить, часотошный.
Из хайловской больницы ответили -- нетбензина, да и воскресенье, да и
вообще всельскую местность они не обязаны посылать машины "скорой помощи".
"Надо, так везите больного на своем транспорте".
Хайловскговорилссельскимфельдшеромнадменным голосомстолицы;
Сошнинподтянул к себе телефон, позвонил на квартируначальника райотдела,
Алексея Демидовича Ахлюстина, попросил помочьбензином и приказать "скорой"
доставить его в областную больницу.
-- Рана опасная, Леня?
-- Кажется, опасная, Алексей Демидович.
-- Всех на ноги подыму!
Ахлюстин примчался намашине "скорой помощи" и,увидев Веньку Фомина,
затрясся от гнева:
-- Сморчок ты,сморчок! Пакость ты, пакость! Зачемжеты насвет-то
явился? Изводитьполноценныйнарод!Ах,алкаши вы, алкаши,погубитевы
державу...
Сошнина поместиливсалоне машинына носилках.Фельдшерицанакрыла
раненого одеялом, принесенным из дома, села в головах его.В эту жемашину
намерились было втолкнуть иВеньку Фомина,чтоб сразу его сдать вСИЗО --
областной следственный изолятор.
-- Гражданин начальник! Гражданин начальник! -- взмолился Венька Фомин,
упираясь руками в раскрытую машину. -- Додушит дорогой! Он может... Он почти
без памяти...
-- Говорю -- мразь! Эко дрожит, пащенок, за свою жизненку. Ну, Леня! --
отечески погладил по груди Сошнина Алексей Демидович. -- Крепись, Леня. -- И
развел руками по-стариковски несуразнои картинно.Понявэто,набычился,
отвернулся,избегаяпривычныхфилософских изречений, -- так онитут были
неуместны.
Совсем уж было тронулись, каквдруг, разбрызгивая грязь, примчалсяна
мотоциклевсадник вочках, вгорбатом комбинезоне, находу, считайчто,
спрыгнулс мотоцикла,заскочил в машину"скорой помощи", причитая голосом
Паши Силаковой:
-- Леня! Леонид Викентьевич! Дачто же это такое?! А-ах ты, пас-скуда!
А-ах ты, вонявка!.. Да я тя!..-- бросиласьонана Веньку Фомина, свалила
злодея в грязь, села на него верхом и принялась волтузить.
АлексейДемидовичедва отнял Веньку Фоминаи,волочаего, смятого,
грязью обляпанного, к сельсовету, махнул рукой -- поезжайте, мол, поезжайте.
ПашаСилаковавсеналеталасзадииотвешивала ВенькеФоминупинкарей
здоровенными сапогами.Ис сапогили от зада волочимогозлодея, будтов
замедленном кино, летели ошметки грязи и назьма. Венька Фомин, как дитятя от
родительского ремешка, пытался прикрыть зад ладонями.
-- Да поезжайте же! -- простонал Леонид.
Паша Силакова, пинающаяВенькуФомина, собственныйстон и слова: "Да
поезжайте же!.."-- было последним, что въявеслышали помнил Леонид.На
грейдереипосклонам логов,размытых осеннимидождями, лужи,лужи,в
выбоинах под грязьюсклизкий лед.