Тетя Граня вышлаиз больницы, по-куричьи косодержа голову,зрение у
нее"сяло идвоилось",для работына железной дороге,темболеесамой
ответственной, движен- ческой, она сделалась негодной.
Насбережения, оставшиесяот мужа, которыйникуда и нина чтосвою
зарплатунерасходовал,купилатетяГранявжелезнодорожномпоселке
маленький домик с пристройкойводворе. Домик стоял сразуже затупиком,
возле которого работалакогда-то тетя Граня и давноужего подсмотрелау
станционного плотника, мечтавшего податься на золотые прииски аж в Магадан.
В доме тети Грани скоро появилась живность: подрезанная на путях собака
Варька, ворона с перебитым крылом -- Марфа, петух с выбитым глазом -- Ундер,
бесхвостая кошка Улька. Перед самой войной тетяГраня привезла ввагоне из
роднойвятской деревнинетель ипопросила племянника, сочинявшегостишки
подзаборногоипоходногосвойства,иегоприятелей придуматьназвание
симпатичной скотине. Ничего путного шпана железнодорожного поселка придумать
не могла, одни только неприличныепрозвища лезли ейвголову,и осталась
нетель с именем родногосела -- Варакушкой, с ним в коровы перешла да и век
свой достославный изжила.
В войнутетя Граняжилакоровой.Сутра довечераонатаскала с
лесопилкивузломзавязанномкускехолстины желтыеопилки на подстилку
корове, жала бурьян но обочинам дороги и траву по берегамреки Вейки. Нигде
никакогопокосау нее не было, и все-такиона запасала сена на всюзиму.
Варакушка ее всегда доиласьотменно,былаласковой, все понимающей, можно
сказать, патриотическойкоровой.Большую часть удоятетяГраня уносила в
ближайший госпиталь -- раненым,поиламолокомребятишек, теперь ужнев
будке, а вдомикееевсетакжегусто обретающихся. Брали у тети Грани
молоко соседи -- железнодорожники,а также эвакуированные. На вырученные за
молоко деньги тетя Граня выкупала по карточкамхлеб и молотильныйсбой или
мякину в ближнем колхозе -- для пойла корове. Теляток от Варакушки, дорастив
до того,чтобможно было отнятьихотматери, тетяГраня заверевочку
уводила в госпиталь.После войны и ликвидации госпиталя она какое-товремя
носила молоко в железнодорож-ную больницу,послеи корову туда отвела --
начали сдавать ноги, раздуло суставы наруках,силы покидали тетю Граню, и
самое ее увезли в железнодорожную больницу. Чуть там отлежавшись, тетя Граня
принялась мыть туалеты икоридоры, лататьи гладитьбольничное белье -- и
осталась нянькой в детском отделении больницы. Когда и кому продала она свой
домик возле тупикаилиего сломали, расширяяманевровуюплощадь станции,
Леонид не знал, он в ту пору работал вХайловске, увлекся службой, спортом,
женщиной, да и подзабыл про тетю Граню.
Глава вторая
Однажды,это ужпослевозвращенияизХайловска,Сошниндежурил с
нарядомЛОМа -- линейной милиции--зажелезнодорожныммостом,где шло
массовое гулянье по случаю Дня железнодорожника.
Глава вторая
Однажды,это ужпослевозвращенияизХайловска,Сошниндежурил с
нарядомЛОМа -- линейной милиции--зажелезнодорожныммостом,где шло
массовое гулянье по случаю Дня железнодорожника. Скошенные загородныелуга,
пожелтевшие ивняки, побагровелыечеремухида кустарники,уютноопушившие
старицу Вейки, во дни гуляний, или, как их тут именовали -- "питников" (надо
понимать-- пикников), загаживали, прибрежныекустарники,ближние деревья
сжигалив кострах.Иногда,от возбуждения мысли, подпаливали стога сена и
радовалисьбольшому пламени, разбрасывалибанки, тряпки, набивалистекла,
сорилибумагой,оберткамифольги,полиэтилена--привычныекартины
культурно-массового разгула на "лоне природы".
Дежурствовыдалосьнеоченьхлопотное.Противдругихвеселящихся
отрядов, скажем, металлургов или шахтеров, железнодорожники, издавна знающие
высокую себе цену, вели себя степенней, гуляли семейно, есликтозадирался
из захожих, помогали егоугомонить и спрятатьот милиции, чтоб не увезли в
вытрезвитель.
Глядь-поглядь,от ближнегоозера,изкустов идетженщинав драном
ситцевомплатье, косынкузауголпо отаве тащит,волосьяу неесбиты,
растрепаны, чулки упалинащиколотки, парусиновые туфли в грязи, да и сама
женщина, чем-то очень и очень знакомая, вся в зеленовато-грязной тине.
-- Тетя Граня! -- бросился навстречу женщине Леонид. -- Тетя Граня? Что
с тобой?
Тетя Граня рухнула наземь, обхватила Леонида за сапоги:
-- Ой, страм! Ой, страм! Ой, страм-то какой!..
-- Да что такое? Что? -- уже догадываясь, в чем дело, но не желая этому
верить, тряс тетю Граню Сошнин.
ТетяГраняселанаотаву,огляделась,подобралаплатье на груди,
потянулачулокна коленои,глядявсторону,уже без рева,сдавним
согласием на страдание, тускло произнесла:
-- Да вот... снасиловали за что-то...
-- Кто? Где? -- оторопело, шепотом -- сломался, куда-то делся голос, --
переспрашивал Сошнин.--Кто?Где?--И закачался, застонал,сорвался,
побежал к кустам, на бегу расстегивая кобуру. -- Пере-стр-р-реля-а-а-аю-у-у!
Напарникпопатрулюдогнал Леонида,с трудомвыдрализегоруки
пистолет, который он никак не мог взвести срывающимися пальцами.
-- Ты что? Ты что-о-о?!
Четверо молодцов спали накрест вразмичканнойгрязи заросшей старицы,
средиломаныхирастоптанныхкустовсмородины,накоторыхчернели
недоосыпавшиеся в затени,спелые ягоды,так похожие на глазатетиГрани.
Втоптанный вгрязь, синел каемкой носовой платок тети Грани --онаи тетя
Лина еще с деревенской юности обвязывали платочки крючком, всегда одинаковой
синенькой каемочкой.
Четверомолодцов не могли потомвспомнить, где были,с кем пили, что
делали? Все четвероплакалив голос на следствии, просили их простить, все
четверо рыдали, когда судья железнодорожного района Бекетова -- справедливая
баба, особенно суровая к насильникам и грабителям, потому как под оккупацией
в Белоруссииещедитемнасмотреласьинатерпелась от разгулаиноземных
насильниковиграбителей,--ввалила всемчетверымсладострастникам по
восемь лет строгого режима.