Держа руки на стволах и прикладах "калашниковых", эти два пограничника
встречали каждого пассажира каменными лицами и напряженным взглядом, как потенциального террориста.
Но когда я перешагнул порог самолета, маленькая старушка Огилви из колледжа "Вильям и Мэри" вдруг храбро подошла к этим солдатам:
Hi, boys! How are you? Сап I take a picture of you [Привет, ребята! Как поживаете? Можно я вас щелкну]? -- и вскинула свой Canon, отвлекая
их внимание от меня, Лозинского и всей нашей группы.
No! No фото!!! -- тут же рявкнул ей старший из них, с лычкой сержанта на погонах.
Oh, sorry... -- сказала храбрая миссис Огилви и с сознанием отлично выполненной миссии пошла за нашим "боевым" взводом.
Мы прошли коридор и оказались в пустом и плохо освещенном зале, возле двух черных спящих питонов -- транспортеров выдачи багажа. Я
настороженно огляделся, словно попал в тот же окоп, в котором когда-то меня уже однажды накрыло вражеским снарядом. Шереметьево! В сердце
каждого русского эмигранта это слово торчит, как осколок последней гранаты, брошенной в него на прощанье советской властью. Где-то здесь, за
стеной, в соседнем зале мне вспарывали подкладку чемодана, прощупывали каждый шов в одежде и сломали буквы в пишущей машинке. Но почему-то не
устроили проверку анального отверстия. Однако теперь, после публикации в двенадцати странах моих "KGB's dogs", что они мне устроят?
Впрочем, пока все было поразительно тихо и даже как бы безучастно. В огромном зале выдачи багажа царили полумрак и пустота. Ни нашего
багажа, ни таможенников. Даже за витринами Duty-free Shop не было ни одного продавца. Правда, рядом с этим уже закрывшимся на ночь магазином
сидели в креслах пять русских грузчиков, одетых не в форму, а кто во что. Вытянув ноги и положив их на багажные тележки, они с напускным
безразличием разглядывали нас из-под козырьков своих надвинутых на глаза кепок. Я тут же вспомнил рассказы советских туристов об этих грузчиках.
Именно грузчики и таможенники шереметьевского аэропорта, говорят советские туристы, связаны с московскими рэкетирами и сообщают им, что именно
человек привез из-за рубежа в своих чемоданах. Охота идет в основном за компьютерами, звуковой техникой и киноаппаратурой. Получив от грузчиков
"наводку", московские бандиты нападают на людей по дороге из аэропорта или являются к ним в квартиры с пистолетами и забирают компьютер, который
сейчас стоит в СССР 50 тысяч рублей -- четыре годовых зарплаты Президента ...
Тут, прервав мои размышления, ко Мне подошел двухметровый Роберт Макгроу. Он наклонится и сказал так тихо, что эхо прокатилось через весь
зал и загудело в коричневых трубах, которыми декорирован потолок шереметьевского аэровокзала.
Вадим, -- сказал Макгроу, -- а что скажут таможенники, когда увидят у меня десять дюжин гондонов? Мне уже больше шестидесяти, мы приехали
в Россию на девять дней, а у меня десять дюжин condoms! Что я мог сказать -- зачем мне столько?
Дашь таможеннику пачку condonis, он пропустит тебя без проблем, -- нервно ответил я, оглядываясь на грузчиков. Ведь среди них обязательно
должен быть гэбэшник, понимающий по-английски.
Но зачем тебе столько condoms? Are you goindg to die here [Ты хочешь умереть здесь]? -- не унимался Роберт. Из-за его громового голоса на
нас оглянулись даже две японки из нашей делегации, стоявшие по другую сторону багажных транспортеров.
Это не мне, -- сказал я, краснея под перекрестными взглядами японских журналисток и русских грузчиков. --У меня много друзей в Москве. А,
согласно советской статистике, в СССР на одного мужчину приходится три condoms в год! В Воронеже мужчины вообще пользуются надувными шариками
вместо condoms, я сам читал об этом в советской газете.
Come on! -- не поверил мне Роберт. Как все американцы, он считал, что эмигранты всегда преувеличивают негативную информацию о стране, из
которой они бежали.
Японки отвернулись от нас, сохраняя на своих кругленьких личиках бесстрастное выражение, но грузчики продолжали из-под своих кепок
рассматривать меня и Роберта. У Роберта через плечо висела видеокамера. Я процедил ему сквозь зубы:
Держи свою камеру.
Не беспокойся, друг мой! -- пробасил он на весь аэропорт.
Тут неожиданно дернулась лента багажного транспортера и с ржавым металлическим урчанием стала выбрасывать наши чемоданы из черной глотки,
завешанной резиновыми языками-полосками. А грузчики продолжали сидеть в своих креслах без движения, держа ноги на багажных тележках. Барри
Вудсон подошел к ним, взялся рукой за одну тележку, но хозяин тележки сказал ему коротко:
--No. Rent.
How much?--легко согласился Барри.
One rouble.
Но у нас еще нет советских денег, -- растерянно сказал Барри по-английски. -- Как насчет долларов?
No. Forbidden [Запрещено], -- столько же кратко ответил грузчик.
Те из наших, кто стоял рядом, досадливо крякнули и сами потащили свои тяжелые чемоданы к выходу с надписью "Nothing to declare". А Барри
растерянно оглянулся -- его чемоданы даже на вид были неподъемными. Я поспешил к нему на помощь, сказал грузчикам по-русски:
Ребята, он вам даст доллар. Это уже десять рублей!
Мы не можем, --лениво ответил один из них. -- Нам запрещено брать валюту,
Но откуда у нас рубли? -- сказал я. -- Мы еще не прошли таможню! Доллары на рубли можно менять только после досмотра, вы же знаете!
Сигареты, -- коротко бросил сквозь зубы один из грузчиков, и я понял их игру.
В СССР на черном рынке пачка "Мальборо" стоит 20 рублей, и для грузчиков такой вид расплаты "сувенирами" безопасней, чем носить в кармане
валюту, полученную явным шантажом. Мы дали им по пачке "Мальборо", сами нагрузили свои пещи на тележки и сами покатили их к выходу, к будке
паспортного контроля. Ни один из грузчиков не поднялся помочь даже дамам, хотя получил за аренду тележки в 20 раз больше, чем положено. Впрочем,
слово "положено" здесь тоже не уместно, потому что тележки эти не принадлежат грузчикам, а выдаются им для обслуживания пассажиров. Но вместо
обслуживания они выдумали свою пролетарскую систему эксплуатации капиталистов -- не отрывая своих пролетарских задниц от кресел...
Слушай, помоги хоть японкам! -- сказал я одному из этих грузчиков, возясь с чемоданами старой мисс Огилви. Наши миниатюрные японки вдвоем
поднимали на тележку один чемодан.
Да пошли они нах...! -- небрежно отозвался грузчик, и я узнал в его интонации Голос родины.
Vadim, may I ask you somethihg [Вадим, можно вопрос]? -- подошла ко мне Дайана Тростер, "Хантсвилл войс", Алабама. -- У меня при себе
шесть тысяч долларов наличными. Думаешь, мне нужно записать их в декларацию?
О God! -- У меня даже плечи опустились от досады.