Разумеется, все в мире – буффонада. Кто может этого избежать? От ярко освещенного па-вильона телестудии до шалаша отшельника в глубине мрачного леса, – все неизменно. И я с бед-ной тетушкой на спине продолжаю свой путь в этом мире. Разумеется, в этом мире буффонады я – редкостный клоун. Еще бы – ведь у меня на спине бедная тетушка. Видимо, права была та де-вушка со своей стойкой для зонтиков. Может, тогда бы люди приняли меня в свой круг. Я бы раз в две недели перекрашивал стойку, появлялся бы на вечеринках.
– Привет! Что, на этой неделе стойка розовая? – спрашивает некто.
– Да, – отвечаю я. – Всю неделю настроение – в розовых тонах.
Глядишь, ко мне бы приставали молодые симпатичные девушки:
– Послушай, твоя стойка – такая милашка!
Для них было бы прекрасным переживанием – нырнуть в постель с парнем, таскающим за спиной розовую стойку для зонтиков.
Но, к сожалению, таскал я не стойку, а бедную тетушку. Со временем интерес людей ко мне и моей тетушке на спине поубавился. И в конце концов, оставив по себе лишь каплю злости, исчез напрочь. В результате (как говорила моя подруга) бедная тетушка не волнует никого. Легкая начальная заинтересованность изжила себя и растворилась бесследно. Осталась лишь тишина – как на морском дне. Но такая тишина, будто я и бедная тетушка слились в единое целое.
3
– Смотрела по телевизору твою программу, – сказала подруга.
Мы сидели на берегу того же пруда. Встретились спустя три месяца. Начиналась осень.
– Похоже, ты был уставший.
– Верно.
– На тебя не похоже.
Я кивнул.
Она вновь и вновь пыталась аккуратно сложить мягкую ветровку.
– Похоже, у тебя за спиной была бедная тетушка?
– Похоже.
– Ну?.. И как?
– Как у арбуза, упавшего на дно колодца.
Она засмеялась, поглаживая аккуратно сложенную на коленях ветровку, словно кошку.
– Что-нибудь понял в ней?
– Немного.
– И что, сколько-нибудь написал?
– Нет. Нисколько. Может, больше не напишу никогда.
– Слабо?!
– Сдается мне, нет никакого смысла писать. Если окажется так, как ты когда-то говорила: мол, меня ничего не спасет.
Она молчала, закусив губы.
– Постой, спроси меня о чем-нибудь. Может, я тебе хоть немного пригожусь.
– Как авторитет по бедным тетушкам?
– Да.
Мне потребовалось время, чтобы сообразить, с чего начать.
– Иногда я думаю: какие люди становятся бедными тетушками? – сказал я. – Они такие с рождения? Или бедно-тетушковая ситуация на улице широко раскрывает пасть, как личинка му-равьиного льва, и заглатывает прохожих, превращая их в бедных тетушек до мозга костей.
– Я думаю, это одно и то же.
– В смысле – одно и то же?
– В смысле, у бедных тетушек было их бедно-тетушкинское детство – а может даже, и юность. А может, и не было ничего. Но это без разницы. Мир могут переполнять миллионы раз-ных причин. Миллион причин Для того, чтобы жить, миллион причин – чтобы умереть. Сколько будет стоить их горсть? Но тебе ведь нужны не они, верно?
– Точно, – ответил я.
– Она существует. Только и всего. Другое дело, воспринимаешь ты ее или нет.
Мы молча продолжали сидеть на берегу пруда, почти не шевелясь. Прозрачные осенние лучи обнимали ее профиль.
– Ты не спрашиваешь, что я вижу у тебя на спине?
– И что ты видишь у меня на спине?
– Ничего, – рассмеялась она. – Я вижу только тебя.
– Спасибо, – сказал я.
Разумеется, время выхолащивает всех людей в равной степени. Подобно тому кучеру, что хлещет старую клячу, пока та не сдохнет посреди дороги.
Но удары, видимо, слабы, потому что мало кто замечает, что его хлещут. Но даже при этом мы своими глазами можем видеть сквозь, можно сказать, стеклянное окно аквариума безобразие того момента, что именуется «бедной те-тушкой». В этом жутко тесном стеклянном ящике бедную тетушку иногда выжимали как лимон. Теперь из нее больше не выжмешь и капли.
Меня привлекает вот такая ее идеальность.
Действительно – больше ни единой капли!
Идеальность, как скованный в леднике труп, присаживается сверху на ядро существа те-тушки. Замечательный ледник – будто из нержавеющей стали. Растопить такой под силу лишь солнцу... через тысячи лет. Но на столько бедной тетушкл не хватит. Поэтому она будет жить вместе с этой своей идеальностью, и вместе с нею умрет. Вместе с идеальностью ее и похоронят.
Идеальность в земле – и тетка.
Пойдем дальше. Допустим, через тысячи лет ледник растает и идеальность, словно бы взломав снизу надгробную плиту, вырвется на поверхность. К тому времени все изменится до неузнаваемости, но достаточно, чтобы сохранилась хотя бы церемония бракосочетания. Идеаль-ность, оставленная бедной тетушкой, получит приглашение занять свое место и, в великолепной манере разделавшись с праздничным обедом, встанет, и произнесет душевную поздравительную речь.
Ладно, хватит об этом. Как-никак это случится в 11980 году.
4
Бедная тетушка оторвалась от моей спины в конце осени.
Вспомнила о делах, которые нужно закончить до прихода зимы. Я сел вместе с ней в при-городную электричку. В рабочее время пассажиров в них можно сосчитать по пальцам. Я давно не выбирался из города, и поэтому не отрываясь разглядывал пейзажи за окном. Воздух был чистым, горы неестественно голубыми. На некоторых деревьях вдоль дороги висели красные плоды.
На обратном пути через проход от меня сидела мамаша за тридцать, с двумя детьми. Стар-шая девочка в саржевом платьице, похожем на детсадовскую форму, на голове – новенькая серая шляпка из фетра, с красной ленточкой. Узкие поля плавно завивались кверху. Шляпка по-коилась на голове, словно маленький зверек. Между мамашей и сестрицей скучал мальчик лет трех. Обычная картина, такую можно наблюдать в любой электричке. Красивыми этих людей не назовешь, но и не уроды. На богачей не тянут – вместе с тем, и на бедняков не похожи. Я зевнул, стараясь ни о чем не думать, и отвернулся, разглядывая вид по другую сторону вагона. Что-то начало между ними происходить минут через десять. Мать заговорила с дочкой на повышенных тонах, и я мгновенно вернулся к реальности. Уже темнело. В тусклом свете старого вагона люди выглядели желтоватыми, будто на старых фотографиях.
– Но мама, моя шляпа...
– Я уже поняла. Веди себя по-взрослому.
Девочка проглотила уже готовую сорваться с губ фразу и недовольно замолчала. Сидев-ший посередине брат держал в руках шляпку девочки, растягивая ее из всех сил.
– Забери у него...
– Я сказала, сиди молча.
– Так помнется же...
Мать вскользь посмотрела на сына и безысходно вздохнула. Я подумал, что она сильно ус-тала. Ежемесячные выплаты, счета от дантиста, стремительное течение времени подкосили ее силы.
Тем временем мальчик продолжал терзать шляпку. Круглейшие, словно вычерченные цир-кулем поля потеряли форму, а свисавшая сбоку горделивая ленточка безжалостно скомкалась под пальцами ребенка. Безразличие матери только подстегивало сына. «Когда ему надоест это занятие, шляпа напрочь потеряет прежний вид», – подумал я.
Девочка, мгновенье поколебавшись, видимо, пришла к такому же выводу. Тогда она вдруг протянула руку и так заехала брату по плечу, что когда тот покачнулся выхватила шляпку и по-ложила на верхнюю полку, чтобы не достал. Все произошло так стремительно, что мать с сыном только ахнули и лишь потом до них дошло. Малыш вдруг разревелся, а мать почти одновремен-но хлестко шлепнула дочь по голой коленке.