Какзастарелым супругам, им уже нео чем было
говорить. Таким образом, их отношения сводились толькок внешнейсвязи,к
движениюничемнесмазанныхколес. Любойизнихпройдет на улице мимо
слепого нищего не обернувшись, без волнения прослушает рассказ о чьем-нибудь
несчастье,а всмертиближнегоувидитлишь разрешениепроблемы нищеты,
котораяипородилаихравнодушиек самойужаснойагонии. Средитаких
опустошенных душ счастливеевсех была вдова Воке, царившаявэтом частном
странноприимномдоме. Маленькийсадик,безлюдныйвмороз,взной ив
слякоть,становившийсятогдапустынным,словно степь, ейоднойказался
веселой рощицей.Длянееодной имел прелестьэтотжелтыймрачныйдом,
пропахший, какприлавок,дешевойкраской. Эти камеры принадлежали ей. Она
кормилаэтихкаторжников, присужденныхк вечной каторге, идержалаих в
почтительном повиновении.Где еще в Париже нашли быэти горемыкиза такую
ценусытнуюпищу ипристанище, которое вих волебылосделатьесли не
изящным илиудобным, топо крайней мере чистыми не вредным для здоровья?
Позволь себе г-жаВокевопиющую несправедливость - жертваснесетеебез
ропота.
Вподобномсоединении людей должны проявлятьсявсесоставныечасти
человеческого общества, - они и проявлялись в малом виде. Как вшколах, как
вразных кружках, и здесь, меж восемнадцатинахлебников, оказалось убогое,
отверженное существо, козел отпущения, на которого градом сыпались насмешки.
В начале второго года как разэта фигура выступила перед Эженом Растиньяком
на самый первый план изо всех, с кем ему было суждено прожитьне менее двух
лет. Таким посмешищемстал бывший вермишельщик, папаша Горио, а между тем и
живописец иповествовательсосредоточили бына его лице всеосвещениев
своей картине. Откудаже взялось это чуть ли не злобное пренебрежение,это
презрительноегонение, постигшее старейшего жильца,это неуважение к чужой
беде? Несамлион далповод,небыло ли в нем странностей или смешных
привычек, которыепрощаются людьми труднее,чемпороки?Всеэти вопросы
тесносвязанысо множествомобщественных несправедливостей.Бытьможет,
человеку поприроде свойственно испытывать терпение тех, ктосносит все из
простой покорности, илипо безразличию, или по слабости. Развемы не любим
показыватьсвою силу наком угоднои на чем угодно?Даже такое тщедушное
созданье, как уличныймальчишка, и тотзвонит,когда стоят морозы, во все
звонки входных дверей иливзбираетсяна еще неиспачканный памятник и пишет
на нем свое имя.
ПапашаГорио, старик лет шестидесятидевяти, поселилсяу г-жи Воке в
1813году,когда отошел отдел. Первоначально он снялквартиру,позднее
занятуюг-жойКутюр,ивносилтысячу двестифранков за полный пансион,
словно платитьнастофранков больше или меньше было для него безделицей.
Г-жаВокеподновила трикомнаты этой квартиры,получив отГориовперед
некоторую сумму дляпокрытиярасходов, будто быпроизведенных надрянную
обстановку и отделку: на желтые коленкоровые занавески, лакированные, обитые
трипомкресла,накое-какую подмазку клеевой краской иобои, отвергнутые
даже кабакамигородских предместий.
Г-жаВокеподновила трикомнаты этой квартиры,получив отГориовперед
некоторую сумму дляпокрытиярасходов, будто быпроизведенных надрянную
обстановку и отделку: на желтые коленкоровые занавески, лакированные, обитые
трипомкресла,накое-какую подмазку клеевой краской иобои, отвергнутые
даже кабакамигородских предместий. Быть может, именнопотому, чтопапаша
Горио,в тупоруименуемый почтительногосподинГорио, поймалсяна эту
удочку,проявив такую легкомысленную щедрость, нанего стали смотреть, как
на дурака, ничего не смыслящего в практическихделах. Горио привез ссобой
хороший запас платья, великолепный подборвещей, входящих в обиход богатого
купца, который бросил торговать, но не отказывает себе ни в чем.Вдова Воке
залюбовалась на полторы дюжины рубашек из полуголландского полотна, особенно
приметных своей добротностьюблагодаря тому, что вермишельщик закалывалих
мягкое жабодвумя булавками, соединенными цепочкой, а в каждуюбулавку был
вправлен крупный бриллиант.Обычноон одевался в васильковогоцвета фрак,
ежедневноменялпикейныйбелый жилет,подкоторымколыхалосьвыпуклое
грушевидноебрюшко,шевелязолотуюмассивнуюцепочкусбрелоками.В
табакерку, тоже золотую, был вделан медальон, где хранились чьи-то волосы, и
это придавало Гориовидчеловека, повинногов любовных похождениях. Когда
хозяйка обозвала его"старымволокитой", наегогубахмелькнула веселая
улыбкамещанина,польщенноговсвоейстрастишке.Его"шкапики"(так
выражался он по-простецки) были полны столовым серебром. У вдовы глаза так и
горели, когда она любезно помогалаему распаковывать и размещать серебряные
с позолотой ложки для рагу идля разливания супа, судки, приборы, соусники,
блюда,сервизыдлязавтрака, - словом,вещиболее илименеекрасивые,
достаточноувесистые,скоторымионнехотелрасстаться. Этиподарки
напоминали ему о торжественных событиях его семейной жизни.
- Вот, - сказал он г-же Воке, вынимая блюдо и большую чашку с крышкой в
виде двухцелующихся горлинок, - это первыйподарокмоей жены в годовщину
нашей свадьбы. Бедняжка! Она истратила на это все свои девичьи сбережения. И
я,сударыня,скореесоглашусьрытьсобственныминогтямиземлю,чем
расстаться с этим.Благодаря бога, я в остатокднейсвоих еще попью утром
кофейкуиз этой чашки.Жаловатьсямне не приходится,уменяесть кусок
хлеба, и надолго.
В довершениевсего г-жа Воке заметила своимсорочьим глазом облигации
государственного казначейства,которые, поприблизительным расчетам, могли
давать этомузамечательному Горио тысяч восемь--десять дохода в год. С того
дня вдоваВоке, в девицахде Конфлан, уже достигшаясорока восьми летот
роду, нопризнававшаяиз них толькотридцать девять, составила свой план.
Несмотрянато, что внутренние углывек у Гориовывернулись, распухлии
слезились, так что емудовольно часто приходилось их вытирать, она находила
его наружность приятной и вполне приличной.