Но как я поступил во львовский распределительный госпиталь,сердце мое
оборвалось: тут не до сапог, тут дай бог жизни не потерять.
Распределитель размещалсяв какой-то ратуше, думе,собранииили ином
каком внушительном здании.Многоэтажный дом былсерогоцвета,постенам
охваченный древнейпрозеленью. Комнатыв нем были огромны,каменныезалы
гулки,сросписямипопотолкуи по стенам.Яугодилв залу,гдена
трехэтажныхдеревянныхтопчанах,сооруженныхи расставленныхздесьеще
немцами,располагалосьдодвухсот раненых; иесли в углу, возле окон, на
крайних топчанах заканчивался завтрак, у дверей уже начинали раздавать обед,
и нередко, приподняв одеялишко,прикрывающее солдатика нанарах, санитары,
разносившиееду,тихо роняли: "Этому уже ничего ненадо",-- и по кем-то
установленномузаконуилиправилуделилимежраненымипайкуугасшего
бедолаги -- на помин души.
Отсюдараненыхраспределяли всанпоезда иотправлялина восток--
вечный шум, гам, воровство, грязь, пьянство, драки, спекуляция.
Усанпоездников правило:непринимать наэвакуациютехбойцов,у
которых чего-либоне хватаетизимущества, даже еслинетоднойноги --
ботинкидолжныбытьпарой, такова инструкция санупра. Koe-чтовыдавалось
здесь, со складов ахового распредгоспиталя, и складыте напоминалиширокую
городскуюбарахолку.Нанихартелями, точнее сказатьбандами, орудовали
отъевшиеся, злые, всегда полупьяныемужики без наград иотметок о ранениях
на гимнастерках. Они не столь выдавали,сколь меняли барахлишко на золото в
первуюголову,на дорогие безделушки, дажена награды и оружие. Думаю, не
одинпистолет,неоднагранатачерезтесклады,черезтех
тыловиков-грабителейпопали в руки бандеровцев.Здесьможно было месяцами
гнитьи догниватьиз-закакой-нибудьнедостающейпилотки,ботинкаили
подштанников. Ранбольные бушевали, требовали начальство для объяснений.
Являлась дамочка, золотом объятая, с тугими икрами, вздыбленной грудью,
кудрявойпрической,блуднои весело светящимисяглазами, --во всемее
облике, прежде всегов том, как она стояла, наступательно выставивножку в
блестящемсапоге,явно сквозило:"Ну, я -- блядь!Руководящаяблядь!И
горжусь этим! И презираю вас, вшивоту серую..."
-- Спа-акойно! Спа-акойно, товарищи! Всех эвакуируем. Всех! -- напевая,
увещевала начальница и, как-то свойски, понимающе сощуривблудный глаз,не
то фамильярно подмигивая, не то пронзая им, добавляла: -- Мы-то тут при чем?
Госпиталь-тонашпричем?Высамираспродалив путиипропилисвое
имущество. Ка-азенное! Ба-а-айевое! А я санпоездами, извините,не командую.
Ябырадасегодня,сейчасвсехвас,голубчиков,эва-акуи-и-ировать,
определить,лечить,но.
..-- Тут онаразводиларуками и улыбаласьнам,
обнажая золотые зубы, чарующей улыбкой, дескать,невсе в моей власти и вы
сами во всем виноваты.
Да это у нас и по сей день так: где бы ты ни воевал, ни работал, где бы
ни служил,ниехал, ни плыл,в очереди в травмопунктеильна больничную
койкуни стоял--всегдатывчем-товиноват, всегдачего-тодолжен
опасаться и думать, как бы еще более виноватымне сделаться, посемудолжен
выслуживаться,тянуться,на всякийслучай прятатьглаза,опускатьдолу
повиннуюголову --человекнебезгреха, сам всебе, темболее внем
начальство всегдаможет найти причинудляобвинения. Взглядом, словом, на
всякийслучай,на"сберкнижку",чтоли,держатьего,сукиногосына,
советскогочеловека,ввечноможиданиибеды,встрахеразоблачения,
устыжения, суда, если не небесного, то общественного.
В конце беседы обворожительная дама обязательно поправляла заботливо на
ком-нибудь из раненыходеяльце, подтыкала подушку,инепременно находился
доверчивыйбедолага с дальних таежныхдеревеньродом, всегдаидо конца
верящий молитве Божьей и слову "полномочных" людей:
-- Меня,родная дамочка,меня-то эвакуируйтерадиБога. Обоих ногов
нету,асминяботинкитребовают.Помруведьятутбезмолитвыи
причастия...
--Ф-фу, какойпаникер! Да ещеивБогаверующий!.. Поможемвам,
поможем... Наша обязанность, как и у богов, х-хы, шучу, помогать страждущим,
и толькостраждущим!.. -- А самапододеялозырк, за руку человекацап,
пульс сосчитает, за лоб его пощупает, глядишь, и поплыл крестясь, с молитвою
наустахсуеверныйтаежник на носилках. На груди у него ботинки курочками
сидят -- не важно, какие, какого износа и размера, не важно, что на одну они
ногу, лишь бы для отчета годились. Прижимая к груди драгоценную обувь, сипит
благодарствия дрожащим голосом человек. Сбыла его дамочка в санпоезд, атам
--спасуттакспасут. Номожетпуть егооборваться,и сдадут бедолагу
где-нибудьночью,на большой станции,похоронной спецкоманде, ибудет он
зарытв безвестном месте, безвестными людьми,набезвестном кладбище... И
тутже всеми забыт, кроме обездоленной русской семьи, потерявшей кормильца,
который с носилок еще рукой пытается помахать и плачет:
-- До свиданья... товаришшы.Желаю и вам поскорейча...Гражданочке-то
тойблагодарствиепередавайте...мол,ПровПивоваров,сапер,намине
подорвавшийся...с Ангары родом... Не забудьте, товаришшы... Простите, если
што не так, што поперед вас выпросился... Невмочь мне. С Богом!..
--С Богом!--прервутвинящегосяпередвсеми, насмертномодре
совестящегося человека сострадательные бойцы и, чтоб не ушибли, не уронили с
носилок бедолагу,помогут его спустить по лестницедонизу,этого вот и до
вагона помогли донести.