Ребятишкам, у кого имелись крючки, дозволялось
поудитьс берега. Мужикам, научившимсяв путиделать домовины, похоронить
тех, кто, изнурившись зимою, заболели покинулне ко времени сей лучезарно
изливающийся над рекою свет. Отходы в любойжизни,впереселенческойтем
паче неизбежны, и оставались мужики и бабырусские, чаще - детии старики,
никем непризретые, по-христиански в вечныйпуть не снаряженные, в далекой
неприветливойсторонеспущенныевямымежразрубленныхиразорванных
кореньев. Ставился общий крест над ними, и капитан парохода кроме отвального
гудка давал дополнительный, длинный. Угрюмо звучал над тайгою и рекою гудок.
Всекромепартийныхконвоировстояли, снявфуражки, шапки,гляделина
удаляющийся берег с общей,воистину братской могилой.Боясь завыть в голос
попокойным,бабызатыкалиртыфартуками.Абоятьсяпереселенцыне
переставали даже на караване, и было чего бояться.
Какой-томужикилипарень-лиходейиспортилтакхорошомужицкой
изворотливостью налаженную путевую жизнь- забрался в трюм и украл оттудова
ящикс вермишелью, атакжеженское пальтос беличьимворотником. Все: и
переселенцы, и конвой, и пароходный люд - недоумевали: ну ладно, вермишель -
сваритьисъестьможно,хотяпитаньемвпутилюдибылиобеспечены
нормальным, да и самообеспечивались хорошо молочными продуктами, рыбой, даже
мясом. Один конь упал от копытки в трюме, мясо разделили, шкуру высушили, на
подстилкуупотребили. Но пальто-то, пальто зачембрал ушкуйникпроклятый,
когда ижены-то у него нету, пропала у него жена, пока он сидел в тюрьме за
какое-то тоже, видать, темное дело.
Мужика или парня того конвоиры расстреляли во время остановки, прямо на
берегу. Начальникконвоя велел всем переселенцам - этотыщидве, еслине
три, от мала до велика выйтина палубу и смотреть, как беспощадно советская
власть карает преступников, и добавил, что раз добра люди не понимают, пусть
глядят и на ус мотают...
Раздетыйдо исподнегомужик или пареньстоял на камнях, егошатало.
Когдаподняликонвоирывинтовкик плечу,сбаржзакричалисмертнику:
"Перекрестись! Перекрестись!..".Ноприговоренныйилине успел,илине
захотелперекреститься.Пулиизчетырехвинтовоксвалиличеловекана
каменья.Народ на баржах шатнулся, бабы дико закричали. Начальник конвоя не
велел закапывать преступника,приказал выжечь на доскев кочегарке каленой
кочергой позорнуюнадпись: "Расхититель народногоимущества" и положить ту
доску расстрелянному на грудь.
Остатный путь до намеченной цели прошел в строгости. Молодуху начальник
конвоявернулна баржу,играние нагармошкахи пение прекратил, гульбу,
принимающую бедственныеразмеры, пресек.После одиннадцативечера отбой -
кто высунетнос, в тогострелять без предупреждения. Выход на берегкроме
парнишексудочкамивсем остальнымзапрещался; оправка иварение еды по
сигналу - в одни и те же часы; мытье голови тел горячей водой - по особому
распоряжению; похороныпокойников наберегузапретить, ежелижетаковые
появятся- привязывать ких ногам тяжести и выбрасыватьза борт.
Выход на берегкроме
парнишексудочкамивсем остальнымзапрещался; оправка иварение еды по
сигналу - в одни и те же часы; мытье голови тел горячей водой - по особому
распоряжению; похороныпокойников наберегузапретить, ежелижетаковые
появятся- привязывать ких ногам тяжести и выбрасыватьза борт.Хватит!
Довольничались! Если с вами обращаются, как с людьми,- людьми и будьте!
Самоебольшоегорепостиглоребятишек-капитанпароходаобещал
экскурсию попароходу,дажепомашинному отделению- допустить сулился,
хотелпрочестьлекцию обисториисвоегопарохода-все это само собой
отменилось. И ругали, ох, как ругали переселенцы ушкуйшика того, слямзившего
вермишельипальто, так ему и надо -говорили,- пусть теперьваляется не
призретый Богом и людьми на каменьях, пусть его вороны клюют.
Сказать, чтовсе приказы-указы выполнялисьдоскональнои буквально,-
нельзя.Народ жерусскийкаков?Онвсе устоирасшатает, любыепрепоны
прорвет.Начальникаконвоя,шибкозапившего послепроисшествия, капитан
парохода - добряк -инечаянные посыльные с баржисклонили к мысли, что с
неподшитымподворотничком,внесвежем белье,внемытыхпортянках,при
сопливом носовом платке жить ибыть столь важному человеку, в не убранной к
тому жекаюте,за неухоженнымстоломи постелью -неличит.Начальник
конвоя, посленекоторыхраздумий, вернул к себе молодуху,апочувствовав
слабину начальника, и конвой помягчал, однако прежней лафы уж не было, опять
ночнаястрельбаслучилась,якобыпоочередномулиходею,пытавшемуся
забратьсячерезлюквбаржу,наэтотразсмешком-запшеницей.
Злоумышленникупал за борт, погрузился в пучинуи оказался "ничей" - никто
изпереселенцевне призналсяв утечкеродни,никто какбы нехватился
человека.
Разгрузкананизком,тальникомпоросшемберегу,гдекарандашиком
торчала и курилась железная труба, а вокругнее таки этакбольшей частью
недостроенные помещения, месиво комаров, заживо съедающих людей. Сразу же за
трубойи межстроений - хилый, поврежденный лес, большейчастью еловый да
березовый, табуны голоухих ребятишек и собак, чернота утокна реке, даже на
лужах, в озеринках,нехороший,удушливо-парной воздух "отдающей мерзлоты",
откотороготошно,дажесклизко в горле и вголосе,- воти всепервые
впечатления.
Затем суета,работа, быстронадвинувшаяся осень,в середине сентября
снегом порснувшаяи к концуоктября согнавшая всесуда и всех птиц на юг.
Разом грянула зима, морозная иветреная. Убавила она половину переселенцев,
смахнула их с берега, вымелав лесотундру, где день и ночь работала команда
с кирками,ломами и лопатами, выбивая встальнойтверди мерзлотыширокие
котлованы,глубинойаккураттакие,чтобыиз них распластанноброшенный
человек невысовывал носа.