Агент-инквизитор - это просто агент, который штрафует людей от смерти, а агент-инспектор - это уже старший, который сам агентов делает. Затем имеется еще "кружной"* агент-инспектор, который делает агентов-инспекторов, а надо всеми этими инквизиторами, инспекторами и "кружными" существует начальник, которого называют "генерал-инспектором". Старше его нет никого на свете. Понятно, для того, чтобы стать "генералом", нужно сначала быть "инквизитором", потом инспектором, затем "кружным" и так далее. А уж когда бог поможет и дослужишься до генерала, тогда ты обеспечен заработком на всю жизнь. Есть, говорят, генералы, которые не меньше тридцати тысяч в год проживают. Словом, он стал меня уговаривать сделаться агентом. И я подумал: а чем я рискую? Одно из двух: пойдет так пойдет, а нет так нет. "Масла, - говорит он, - я в это дело не кладу. Наоборот, я еще получаю, - говорит он, - "аванс", то есть мне дают задаток в счет моей работы, чтобы я имел на расходы, на новый костюм и на покупку портфеля". В таком случае это и вовсе не плохая комбинация! И я дал себя уговорить и сделался, в добрый час, агентом.
Однако это не так скоро делается, как говорится. Чтобы стать агентом, надо прежде всего повидаться с генералом, потому что покуда генерал не подпишет, все это гроша ломаного не стоит. И вот он, инспектор то есть, взял и на свой счет привез меня в Одессу к генералу "Эквитебеля", который распоряжается двадцатью с лишним губерниями и имеет в своем подчинении, говорят, восемнадцать сотен агентов.
Описать тебе величие этого генерала просто невозможно. То есть сам по себе он не так уж велик, но шум вокруг него велик. Глаза у него большие и острые, а личико светлое, щечки розовые и звать его Евзером. Контора генерала занимает целый дом: комнаты, комнаты, комнаты. Множество столов и стульев, книг и бумаг, агенты толкутся, шум, гам, депеши летят во все стороны столпотворение! Пока добьешься к самому генералу, надо пройти через все семь кругов ада.
Я весь помертвел, когда меня ввели к этому Евзеру, хотя он пригласил меня сесть, угостил папиросой и расспросил обо всем: кто я такой, и что я такое, и чем занимаюсь... Я рассказал ему все, от начала до конца: как я ехал в Кишинев и очутился в Одессе, как торговал "Лондоном", а потом попал в Егупец, вертелся там на бирже, покупал и продавал "Путивль", "лилипутов" и другие "бумажки", до миллионов добирался, а потом как я, не теперь будь сказано, сделался маклером по сахару и по деньгам, по домам и имениям, по лесам и заводам, и как я потом стал сватом и даже писателем, словом, ворочал делами, горел, пылал, трещал на весь мир, и как все это кончилось плохо, дальше некуда...
Выслушал меня генерал, Евзер то есть, поднялся, положил руку мне на плечо и сказал:
- Знаете, что я вам скажу, господин Менахем-Мендл? Вы мне нравитесь. Имя у вас славное, а говорить вы, слава богу, мастер! Предсказываю, что со временем вы будете крупным агентом, очень крупным! Пока получите аванс, выезжайте в свет: по еврейским городам и местечкам, - вас там все знают, - и дай бог счастья!..
И действительно. Получив у них деньги, я тут же облачился в царские одежды. Ты бы меня, наверное, не узнала. Портфель я купил себе большой. Насовали мне в него книжек и бумаг - целый транспорт, и я пустился в свет!
Прежде всего отправился в Бессарабию - счастливый уголок! Там, говорят, можно дела делать - штрафовать и штрафовать! И должно же так случиться, что как раз на эти дни пришлась годовщина смерти отца. Я остановился от поезда до поезда в каком-то захолустном местечке, черт бы его взял! Я и не знал, что местечко это славится своими озорниками, нахалами, доносчиками и ябедниками.
Сгореть бы ему до того, как я его узнал! Но уж если суждено несчастье, - так именно в этом местечке надо было мне остановиться и попасть в такое болото, господи, спаси и помилуй! Чуяло мое сердце, что добром это не кончится. Но когда нужно прочесть поминальную молитву, так ведь от этого не откажешься!
Пошел я в синагогу и попал как раз к вечерней молитве. Когда помолились, подходит ко мне служка и спрашивает:
- Годовщина?
- Годовщина! - отвечаю.
- Откуда будете?
- С белого света, - говорю.
- Как ваше имя?
- Менахем-Мендл.
- Привет вам! - говорит он и здоровается со мной, а за ним и все молящиеся.
Окружили меня со всех сторон и начали выспрашивать: кто я такой, и откуда, и чем занимаюсь?
- Я - агент! - говорю.
- По каким делам? - спрашивают. - По машинам?
- Нет, - отвечаю. - Я агент-инквизитор от "Эквитебеля".
- Это что еще за напасть? - спрашивают они.
- Я обеспечиваю людей после смерти.
И объясняю им, что это значит и как штрафуют людей от смерти. А те стоят с раскрытыми ртами, как если бы им рассказывали, что на небе - ярмарка.
Среди них я заметил двоих людишек: один из них высокий, тощий, весь какой-то изогнутый, и нос у него тоже изогнутый и лоснящийся. И манера у этого человечка во время разговора выдергивать по одному волосы из бородки. Второй невысокого роста, коренастный, черный, как цыган, с одним глазом - вороватым и все время глядящим куда-то в сторону. И как бы серьезно он ни говорил, все кажется, что он ухмыляется. Эти двое, видимо, хорошо раскумекали, что значит штрафовать людей от смерти: они как-то странно все время переглядывались и пробормотали один другому: "Будет дело!"
Я сразу же сообразил, что этих двух нельзя равнять с остальными: они понимают дело и с ними можно столковаться.
И действительно, как только я вышел из синагоги, они пошли следом и обратились ко мне:
- Куда вы так спешите, реб Менахем-Мендл? Погодите минуточку, мы хотим у вас кое-что спросить. Вы собираетесь у нас, в этой дыре, дело делать?
- А почему бы и нет? - спрашиваю.
- С нашими евреями? - говорит долговязый с изогнутым носом.
А тот, с глазком, подхватил:
- С евреями хорошо кугель кушать!
- Что же прикажете делать? - говорю я.
- Дело надо делать с помещиками!
- Дай им бог здоровья! - подхватил одноглазый.
Идем мы таким образом и разговариваем. А когда говорят, - можно и договориться. Оказывается, что у них сокровище - барин, молдаванин, богатый хозяин, который дает им подзаработать. Вот они и думают, что его можно было бы заштрафовать на кругленькую сумму...
- Ну что ж! С удовольствием! А ну-ка, возьмитесь за это дело, и давайте поработаем вместе... Я не жадный...
И решено было, что завтра утром в синагоге они передадут мне ответ их барина молдаванина. Они только просили все сохранить в тайне, не проговориться в заезжем доме, что мы виделись и затеяли вместе дело.
Как только рассвело, я поторопился в синагогу. Помолился, а моих типов нет. Подождал, покуда помолилась новая партия прихожан, - нету моих людей. Почему я, дурень, не спросил, как их звать, где они живут? Подойти к служке и спросить, - боюсь, ведь я же дал слово все сохранить в тайне. И только, когда все помолились, они пожаловали. Увидал я их, и сердце у меня екнуло от радости. Однако подойти к ним и спросить, как обстоит дело, - воздержался. Это неудобно. Помолившись наспех, они пошли. Я за ними.
- Ну? - спрашиваю.
А они мне:
- Помалкивайте. Не говорите на улице. Вы не знаете нашего города, сгореть бы ему! Вы идите лучше следом за нами к нам домой. Там сделаем дело, а кстати, и закусим...
Так говорит долговязый, что с изогнутым носом, делает какой-то знак одноглазому, и тот исчезает. А мы вдвоем идем какими-то мрачными закоулками, он впереди, а я за ним. Наконец господь помог, и мы благополучно прибыли.
Вошли мы в темную, закопченную избушку со множеством мух на стенах и на потолке, с размалеванным "востоком"*, с красной скатертью на столе, с лампой, обвешанной поблекшими бумажными цветами...