Перстень Царя Соломона - Елманов Валерий 32 стр.

Что же до займов, то чаще всего благодаря моему неис­товому напору все удавалось решить за один день. Реже на это уходило два, а один раз — три дня, причем всякий раз переговоры заканчивались бурной попойкой, и, когда мы подались к думному дьяку Висковатому, я с ужасом думал только об одном — снова придется пить.

Но у царского печатника все пошло не по стандартно­му, обычному раскладу...

Не было там этой Серой дыры. Даже хода туда не было.

Совсем.

Глава 11

ВИСКОВАТЫЙ

Сколько раз замечал — первое впечатление у меня, как правило, в конце концов оказывается самым верным. Бы­вает, зайдешь в дом или квартиру, и охватывает чувство неприязни к его обитателям. Случалось такое и здесь. Не знаю, аура у них такая или еще что-то, но вот не нравится, и хоть ты тресни. Психолог и да экстрасенсы подобрали бы по этому поводу немало объяснений, а то и какую-нибудь мудреную теорию. Я ж по-простому, без анализа — не по нутру мне у них и все тут. В лучшем случае чувствуешь себя не в своей тарелке — и сам скованный, и лавка под то­бой неудобная, и тоскливо как-то. В худшем и вовсе хо­чется бежать без оглядки.

У Висковатого мне впервые было нормально, даже как-то уютно. И светлее — хотя в окошках была точно та­кая же слюда, как и везде, но зато сами рамы по размерам гораздо больше. Кстати, были у него кое-где и настоящие стекла тяжелого тускло-зеленого цвета, но они пропуска­ли свет даже хуже слюды. И чище — двор был не только за­стелен бревнами, но на них поверх еще и набили доски. Такое мне тоже доводилось встречать пару раз, но тут сле­дили и за чистотой — все подметено так, что любо-дорого смотреть.

Неприятных запахов тоже не ощущалось. Даже забор у него и тот отличался от соседских — не тын, то есть вко­панные в землю и заостренные наверху колья из стволов молодых деревьев, а замет. Если кратко, то это точно та­кой же тын, но... «лежачий», как его тут называют, то есть бревнышки вставлены в прясла — пазы столбов — гори­зонтально земле.

Да и внутри терема комнаты тоже были обставлены со­вершенно иначе. Обычно, когда заходишь, то возникает ощущение, что попал в простую, только очень богатую, а потому многоэтажную крестьянскую избу, которая топит­ся по-белому и имеет не одну-две, а массу горенок, свете­лок и прочих закутков, да еще обилие холопов. Даже у со­лидных людей, вроде казначея Никиты Фуникова, все от­личие от прочих заключалось лишь в более богатом уго­щении, выставленном на стол, а тут...

Такое я наблюдал лишь один раз, когда мы прибыли к думному дьяку Посольского приказа Андрею Васильеву. Но если у Васильева видно, что он лишь копирует стиль своего начальника Висковатого, который и предложил его на свое место лет восемь назад, когда уезжал с посольст­вом в Данию, то Иван Михайлович обустроил собствен­ные хоромы действительно со вкусом.

Во-первых, они были каменные, причем полностью, если не считать парочки мелких пристроек. Во-вторых, стены внутри были не только оштукатурены, но в доброй половине помещений еще и обиты достаточно дорогой материей приятной расцветки. А было еще в-третьих, в-четвертых, в-пятых и так далее.

Например, здоровенная печь, бок которой я увидел в светлице, куда нас проводили, была не только побелена, но и обложена красной плиткой с рельефным узором. Стол покрыт скатертью, а помимо блюд с едой перед каж­дым из гостей поставили по отдельной тарели, как их здесь называют. Помимо лавок имелись еще и стулья с вы­сокими резными спинками. Даже полы представляли со­бой не обыкновенные доски, а были выстелены дубовыми пластинами, по виду приближающимися к паркету. И вы­стелены не абы как, а в шахматном порядке. Правда, такое я заметил не во всех комнатах, но даже там, где эти пласти­ны заменяли обычные доски, они тоже были выкрашены именно в шахматном порядке зеленой и черной краской. Двери обиты басменной, то есть тисненой, кожей.

Словом, ничего не скажешь — чувствуется, что цар­ский печатник не просто побывал и изрядно повидал в иных землях, но и многое намотал себе на ус, а приехав — внедрил.

Хозяин терема выглядел хоть и патриархально, то есть в обычной одежде и с усами и бородой, но чуточку и европе- изированно. Например, борода была не просто ровной и аккуратной, но и подстриженной. Усы не топорщились во все стороны, а волосы на голове — слово «прическа» не употребляю в связи с неуместностью — были подлиннее обычных миллиметров, что тут приняты. Внимательные, с легким прищуром, серые глаза смотрели на собеседника пристально, но в то же время доброжелательно, как бы по­ощряя и даже подталкивая к откровенным высказывани­ям и суждениям. Наш разговор с ним тоже начался нео­бычно.

— Я не собираюсь давать тебе в рост, да и нет у меня столь большого количества рублевиков, однако ежели я останусь доволен нашей говорей, то займу несколько со­тен просто так, без резы,— сразу расставил он все точки над «i».

Ицхак, как выяснилось уже по ходу общения, был ему не очень интересен. Купец говорил мало и весьма осто­рожно, тщательно дозируя информацию и взвешивая каждое слово. К тому же сведения его касались исключи - тельно торговых дел, а если речь заходила о политике, то тут он еще больше скукоживался. Да и знал он кое-что то­лько о делах в некоторых германских городах, которые Висковатого мало интересовали.

Зато я — дело иное. Не зря перелопатил столько спра­вочников. Вдобавок наши с Ицхаком цели на данном эта­пе разошлись. Если царский печатник и сам в свою оче­редь стал неинтересен Ицхаку — раз не светят хорошие де­ньги, не о чем и говорить, то я расстроился лишь понача­лу, но потом пришел к выводу, что ничего страшного. Отчего не побеседовать с хорошим человеком, который вдобавок ко всему неплохо знает всех бояр. Ну пускай не всех, а только тех, кто проживает в Москве, но мне и этого за глаза. А если уж как-нибудь раскрутить его, чтобы он сам отвез меня в гости к Долгоруким,— лучшего и поже­лать нельзя.

Получалось, надо заинтересовать человека с первой же встречи, да таким образом, чтобы он к моему уходу по­нял — не все я еще сказал, далеко не все, а потому надо бы встретиться еще разок. Ну а дальше — больше, после чего, глядишь, у меня и получится задуманное. Ктомуже, когда придется осесть на Руси официальным образом, мне не обойтись без аудиенции у царя, и рекомендация Вискова­того окажется как нельзя кстати. То, что он будущий опа­льный, я помнил. Но до его казни еще почти два месяца, и если бог удачи Авось придет на помощь, то могу и успеть.

Честно говоря, о международной политике того време­ни знал я не так уж и много. Ну что можно одолеть за те не­сколько дней, что я сидел у друга. О соседях Руси из числа тех, с кем она в союзе или, наоборот, воюет, то есть о Речи Посполитой, Швеции, Дании и Англии — тут поподроб­нее. Зато все остальное — лишь общие сведения, своего рода выжимку, за исключением фигур, сидящих на троне. О них я тоже успел прочитать, так что и тут мог изречь кое-что мудрое.

О своей парсуне, то есть о медальончике с чудесной светловолосой женщиной приятной полноты, я не заи­кался — тем для разговора хватало и без этого, тем более что царь в эту пору вроде бы подбивал клинья к самой ко­ролеве. Тогда может получиться еще хуже. Возьмет госу­дарь и решит, будто Елизавета, подсовывая ему эту даму, таким ловким образом отделывается от нежелательного сватовства. То, что он опечалится,— пес с ним, а вот если осерчает — быть худу. О гонцах, которым на Руси за худую весть отрубали головы, я не слыхал, но и первым быть не хотелось. Пусть этот сезон открывает кто-нибудь другой. Нет уж, лучше помалкивать, пока не разберусь. К тому же мое знание английского...

Затем Ицхак заторопился уходить. Висковатый угова­ривал его остаться, но исключительно как гостеприим­ный хозяин, и продлились эти уговоры недолго. Я — из со­лидарности — тоже было поднялся со своего места, но тут дьяк оказался куда настойчивее и отпустил меня лишь по­сле полученного обещания завтра непременно вновь на­вестить его после полудня, ибо «мы не договорили».

Ицхак всю обратную дорогу сокрушенно вздыхал и ве­чер посвятил исключительно уговорам, чтобы я каким-то образом увильнул от завтрашней поездки в гости. Доводов в защиту своего мнения, что чрезвычайно опасно иметь дело с будущим опальным, он привел массу, в том числе — как одно из доказательств моей игры с огнем — рассказал о трагической судьбе отца.

— И вся вина его заключалась лишь в том, что он ока­зался в городе в недобрый для себя час. Теперь ты и сам видишь, что царская власть шутить не любит. Ты же доб­ровольно суешь голову в пасть чудовищу и надеешься остаться в живых — я таки не понимаю этого любопытст­ва,— подытожил он.

Пришлось заявить, будто мне «увиделось» то, что еще целый месяц его никто не тронет и все это время он будет по-прежнему находиться на самой вершине своего могу­щества, а потому мне удастся успеть вовремя «вынуть го­лову из пасти». Кроме того, в моем видении было и еще нечто, о чем я не могу поведать, поскольку мне это запре­тили, и я многозначительно задрал глаза к низенькому по­толку, обильно затянутому паутиной. Ицхак беспомощно развел руками и замолчал — такой весомый аргумент крыть ему было нечем.

По ходу второй беседы поначалу речь зашла лично обо мне. Пришлось в очередной раз живописать всю свою го­ремычную житуху. И как батюшка меня вместе с мамоч­кой отправил в дальнее путешествие, и про то, как она умерла, после чего меня повезли к отдаленному родичу в Испанию, и про жуткую бурю, в результате которой мы оказались выброшены на берега Нового Света, и про мое отрочество среди озер, лесов и зеленых холмов, и про да­льнейшие путешествия, когда меня носило по всему белу свету, включая даже Исландию, где мне довелось не про­сто побывать, но и слегка подзадержаться. Разумеется, не забывал расписывать и красоты стран, в которые меня за­кидывала судьба.

О той же Исландии закатил такую речугу, любо-дорого. Ходячая реклама красот и чудес диковинного острова. Зря, что ли, я изучал справочник? Зато теперь мог со зна­нием дела в стихах и красках рассказывать о ее «Голубой лагуне», где можно купаться круглый год, о водопадах Хрейнфоссар, о вулкане Граубок, об очаровании Рейкья­вика, чье название переводится на русский как Дымная бухта. Залез я немного и в историю, рассказав, что основал сей град первый из поселенцев Инголфур Арнарсон.

Слушал меня дьяк внимательно, но чувствовалось, что интересовали его, как царского советника, не история с красотами, а более приземленные темы, то есть день се­годняшний. Надо отдать должное — подвел он меня к ним деликатно и как-то исподволь, так что я и не заметил, как перешел на расклад государственного устройства. Тут он заметно оживился. К тому же мой рассказ об альтингах — народных законодательных собраниях, на которых реша­лись все основные государственные вопросы, пришелся ему по душе.

— И у нас иной раз государь собор созывает,— вставил он.

То, что еще триста лет назад альтинг Исландии заклю­чил с норвежским королем Хаконом IV договор об унии, он воспринял спокойно.

—  Избалуется боярство, ежели над ним никто не сто­ит,—согласился дьяк.

Так же благосклонно воспринял он мое сообщение о том, что ныне вся Исландия согласно Кальмарской унии' подвластна датскому королю Фредерик. Не думаю, что это да и многое другое из моих сведений было для него но­востью — по долгу службы он и без меня прекрасно знал, где, что и как, однако ни разу Висковатый не показал, что это ему неинтересно. Но для меня получалось как нельзя лучше — человек имеет возможность сразу убедиться в на­дежности источника, ведь если все, что дьяку уже извест­но, является правдой, значит, есть смысл доверять и оста­льному. А вот тщеславия у царского печатника было хоть отбавляй. Едва я упомянул про короля Фредерика, как он тут же не упустил случая вспомнить свое личное знаком­ство с ним.