вздыхает и снова опускается на стул, а Альфи презрительно смотритна меня, высунув язык и тяжело дыша.
Поездки в гости кродителям грозят развитием комплекса неполноценности – все чаще ичаще мамá и папá смотрят на меня с сожалением и изрекают: «Ну,ничего, ничего, все наладится». Им невдомек, что у меня и так все впорядке (ну, или практически все), хотя мой образ жизни не совсемукладывается в их идеальный мир: мужа и детей нет, есть толькоработа – разве это нормально? Ведь у моих предков всегда былоиначе: женщине предназначалась роль хранительницы очага, необремененной ничем иным, кроме как заботой о себе любимой, муже ипотомстве. Так было всегда, словно само собой разумеющееся, а я сосвоими карьерными амбициями нарушаю вековые традиции славногосемейства…
Мой прапрадедушкапо отцовской линии Антанас Варнас эмигрировал из России в Швейцариюв 1904 году – как будто знал, что империя дышит на ладан, а царскойсемье скоро не поздоровится. Кстати, когда он покидал Россию, тоуспел вывезти с собой не только беременную первенцем жену, но и всенажитое – уже тогда его капитал, сколоченный на торговле, вызывалзависть у многих. Он умер в 1935 году в день своегошестидесятилетия.
Прадедушка, ЙонасВарнас, был очень дальновидным человеком. Он не стал дожидаться,пока Европу затрясет от нацистской лихорадки, и уехал в США, гдекаким-то образом во время Великой депрессии сумел в несколько разпреумножить свое наследство.
Дедушка, АнтанасВарнас, родился в 1938 году в Нью-Йорке. Он был долгожданнымребенком – до этого у прабабушки два раза случались выкидыши. Смалыша сдували пылинки и всячески баловали, из-за чего он выроссамовлюбленным и эгоистичным. Однако в 1957 году он познакомился сбабушкой и так влюбился, что любви на себя уже не хватало. Именноиз-за нее он и вернулся в Европу.
Мой папá, ЙонасВарнас (и что за дурацкая привычка называть детей именамидедушек?!), родился в Женеве в 1962 году. Дедушка и бабушкаположили весь мир к его ногам – благо, финансовые возможностипозволяли. Папá развлекался, как мог, пока в 1981 году не встретилмамá. И с момента этой встречи он не мыслил жизни без нее.
Мамá была дочкойсоветского дипломата. Красивая и беспечная девушка сводила с умамногих, но свое сердце она отдала папá. Дедушка по материнскойлинии, Александр Тимофеевич Ковалев, не пребывал в особом восторгеот душевной привязанности единственной и обожаемой дочери Надюши (очем он постоянно сообщал до самой своей смерти), но не стал мешатьее счастью. Видимо, дедушка был на хорошем счету, если появлениезятя-иностранца не стало поводом репрессий…
– Мари, нельзястолько работать. Да и зачем? – продолжает папá.
Работа у родителейне в особом почете: зачем тратить силы и время, если денег и такболее чем достаточно, и для получения состояния они не сделалиничего, кроме как родились в нужное время, в нужном месте и внужных семьях. Хотя, папá кое-что делает: незначительно преумножаетсемейные финансы, полностью полагаясь на своего управляющего. Номне хочется своих побед и своих свершений: что в этом странного?Очаг и потомство меркнут в сравнении с перспективами карьерногороста и совершенствованием на профессиональном поприще. Признаниезаслуг в коллективе и уважение среди партнеров, на мой взгляд, кудаболее важные атрибуты успеха, нежели восторг домашних по поводуприготовленных кулинарных шедевров и восхищение гостей умелоподобранным декором жилища. Ведь если я родилась в нужное время, внужном месте и в нужной семье, вовсе не означает, что я должнапровести свою жизнь по стандартному для нескольких поколенийсценарию. Конечно, я пользуюсь привилегиями клейма «дочка богатыхродителей»: живу в квартире, купленной папá специально для меня(правда, последний ремонт я делала уже за свой счет); принимаюподарки от родителей (но только по поводу – Новый год, 8-е Марта идень рождения); иногда даже провожу отпуск в нашем испанском доме(только потому, что безумно люблю это место); самые крупные моиклиенты – знакомые папá и мамá – взять хотя бы «Оушен»… Нервносглатываю.
– Я решительнотебя не понимаю: что за юношеский максимализм?! – возмущаетсяпапá.
– Пожалуй, мнепора, – разворачиваюсь и быстрым шагом покидаю гостиную.
Да уж, отпускобещает быть незабываемым! Лучше бы улетела в Европу, чем слушатьбесконечные нотации. Комплекс неполноценности уже мчится ко мне навсех парах.
Альфи следует замной и внимательно наблюдает, как я достаю из холодильника йогурт.После того, как я не убираюсь восвояси, а осмеливаюсь нажать накнопку кофемашины, он начинает громко лаять. На кухне сразу жепоявляется мамá.
– Альфи, малыш, вчем дело? – интересуется она.
– Ему жалкопродуктов, – отвечаю я, наливая молоко в капучинатор. – Да, Альфи?Какое вкусное молоко, м-м-м, – закатываю глаза. – Жалко, что ты надиете!
Альфи начинаетметаться по кухне и лаять еще громче: за еду он готов убить любого.Тем более что теперь еда у него по расписанию – ветеринарнастоятельно рекомендовал не перекармливать.
– Мари, как тебене стыдно! – мамá пытается поймать его. – Ты же знаешь, что этовесьма болезненная тема!
Но мне совсем нестыдно: смотря в глаза Альфи, открываю йогурт и делаю большойглоток, после чего собака впадает в неистовство. Это не можетостаться незамеченным – на кухню прибегает папá.
– Что здесьпроисходит? – интересуется он.
– У Альфибешенство, – отвечаю я. – Вы ему делали прививку в этом году?
– Не говориглупости, – у мамá, наконец, получилось изловить любимца. – Конечно
же, он полностью здоров!
Я лишь пожимаюплечами, забираю кофе и удаляюсь, дабы не вызвать у Альфи новыйприступ истерики.
Под симфоническуюмузыку изучаю правки юристов клиента в проект договора страхованияи грустно вздыхаю: порезвились на славу! Вот только местамимелькает слишком своеобразное видение Гражданского кодекса, далекоеот официальных комментариев. Представляю, как порадуется начальникюридического управления, Аркадий Белочкин! Несмотря на премилуюфамилию, в выражениях он никогда не скупится, так что юристыклиента будут прокляты в лучших традициях Аркаши. Кстати, этотсамый Аркаша до недавних пор был предметом обожания Ландышевой –похоже, она ходит на работу только для того, чтобы найти себе мужа.По опен-спейсу даже витал слух, будто эту парочку неоднократнозамечали после работы в близлежащем ресторане. Не знаю, что у нихтам случилось, но теперь Лидочка переключила свое внимание наРязанова. Бедный Петя, как долго он сможет сопротивляться?
Раздается стук вдверь, после чего в комнату вплывает мамá.
– Уверена, что неприсоединишься к нам? У Зайцевых должно быть весело, – произноситона и поправляет и без того идеальную прическу.
– Конечно, нет, –отвечаю я – Меня пугает это семейство, особенно их старший сын.
– Андрюша?По-моему, он весьма мил, – мамá грациозно прохаживается по комнате,шурша складками темно-бордового платья в пол.
– Ты этосерьезно?
Андрюша Зайцевпохож на зайца: соломенные волосы, водянистые глаза, курносыйвеснушчатый нос и, конечно же, чуть приподнятая верхняя губа, что,впрочем, не мешает ему считать себя обворожительным красавцем. Егоскудный ум постоянно генерирует нелепые идеи, которые сразу жеозвучиваются, приправленные не менее нелепыми шутками невпопад,что, впрочем, также не мешает ему считать себя оратором и остряком.Андрюше невдомек, что девицы томно вздыхают исключительно побанковским счетам и недвижимости его семейства, нежели по нему. Егородительница, Алла Гениевна (неужели ее отца и в самом деле звалиГением?), подыскивает тридцатипятилетнему сыночку подходящуюпартию, ввиду чего постоянно по поводу и без оного устраивает всвоем большом доме (самом большом в поселке) светские (как ейкажется) рауты. Не знаю, зачем мои родители посещают эти ужасныемероприятия. Быть может, им просто скучно? Или же это соседскаясолидарность?
– Бывает и хуже, –мамá пожимает плечами. – Что ж, не буду тебя отвлекать. Увидимсявечером, если ты еще не будешь спать. И не обижай Альфи!
Мы с Альфи,устроившись на большом кожаном диване, смотрим «Могамбо».Потрясающие виды Африки (вот где я давно мечтала побывать!), неменее потрясающий актерский состав (Кларк Гейбл хорош и впятьдесят, хотя он уже совсем не Ретт Батлер), неплохой сюжет – всекак я люблю! Вот только по мере развития событий становится как-тонеловко за героиню Грейс Келли: девушка самых честных правил и тут– такое! Успокаиваю себя тем, что это всего лишь кино, и в жизниподобного не может произойти, но мерзкое чувство стыда почему-топродолжает накрывать меня с головой. «Хорошо, что мы не такие! Вотмы бы никогда не пали так низко!», – фыркает тщеславие. «Конечно!Мы не убегали с кем-то, мы просто убегали – это же все меняет!», –изрекает здравый рассудок и иронично улыбается, а по спинепробегают мурашки.
Подливаю в бокалвина и делаю пару глотков. Все-таки тщеславие право: мы нетакие.
– Мари! –раздается позади радостный голос папá. – Мы вернулись!
Сразу переключаюна спортивный канал, дабы не вызвать выбранным фильмом подозрений внеудовлетворенности жизнью, которая, несомненно, полностью меняустраивает.
Воскресенье,10.02.2013.
Сижу в беседке,обвитой черным стеблем плюща, и дрожу: февральская ночь холодна,как никогда прежде. Надо бы встать и бежать в дом, но я не могусдвинуться с места.
– Мари, –раздается где-то вдалеке голос мамá. – Где ты, Мари?
Хочу кричать,но не могу разомкнуть покрытых инеем губ.
– Где она? –слышу знакомый мужской голос, но не могу понять, кому онпринадлежит. – Мария!
Наверное, этоконец – я словно примерзла к кованой скамейке. Осталось совсемнемного, еще чуть-чуть.
– Мария! Мария!– голос раздается совсем рядом.
Открываю глаза,размыкаю губы и делаю глубокий вдох: это всего лишь сон. Я в своейкомнате, в тепле, и смерть от холода мне не грозит. Поднимаюсь скровати и подхожу к окну: беседка, обвитая черным стеблем плюща,освещается по периметру наземными светильниками и не выглядит такужасающе, как в моем сне.
На часах – семьутра. Наверняка домашние еще спят. Немного побродив по комнате,отправляюсь в ванную, чтобы привести себя в порядок.
Страшный сон,точнее, знакомый мужской голос, никак не идет из головы. Кому жепринадлежал этот приятный и волнующий баритон? Возможно, я всеголишь схожу с ума. Возможно, предельные нагрузки на работе дают осебе знать – если не хочу оказаться на кушетке у психоаналитика,пора сбавить обороты. Возможно, события последней недели негативноотразились на душевном равновесии и не нужно принимать всепроисходящее столь близко к сердцу. Возможно, мне просто необходимотдых. Возможно.
Закутавшись вплюшевый халат, медленно выхожу из ванной и снова направляюсь кокну: беседка все так же стоит на своем месте и все так жеосвещается по периметру. Поразмыслив немного, возвращаюсь вкровать.
После завтрака ярешила прогуляться с Альфи, чему тот не особо обрадовался: любые