— Какой занятный мужчина. — Агата вскарабкалась на высокую вертушку у стойки напротив Пола. — Но с тобой никто не сравнится.
Несчастный ловелас вымученно улыбнулся, и Николь уловила его тяжкий вздох.
Над бухтой сгустились сумерки, полуденный зной сменился вечерней прохладой, и легкий ветерок, как нежный шифон, обвевал кожу Николь. Давно уже погасли огни ресторана, только у входа мерцала тусклая лампа. В небе сверкали миллионы звезд, а ярко-желтая луна отражалась в море серебристой дорожкой. Мерный плеск прибоя заглушал все остальные звуки. Скоро наступит великолепная тропическая ночь.
Николь опустила подбородок на колени. Какое облегчение — сидеть вот так на берегу после суматошного дня. Ханс Рутберг разрушил последние надежды, да еще Агата проторчала в ресторане черт знает сколько, а потом, уже перед самым закрытием, подкатил автобус с какими-то скандинавами, которые в один присест умудрились вылакать их недельные запасы пива. И главное — поведение Генри…
Она рассеянно наблюдала за крошечными шустрыми рыбешками, которые стаями носились совсем рядом. Получается, Генри ничего не знал о ребенке. Но почему?
Сначала, когда Джеймс улетал в Штаты, она отправила с ним письмо. Там открытым текстом шла речь о беременности. Потом была телеграмма прямо в офис корпорации, с пометкой «конфиденциально», где сообщалось, что котик, который привык гулять сам по себе,может гордиться сыном по имени Джонни весом в восемь фунтов.
Николь заплетала и расплетала косички из бахромы шортов… Отсутствие вестей от Генри означало окончательный разрыв, не оставалось сомнений, что сын нужен ему не больше надоевшей возлюбленной. Но теперь такой уверенности не было.
А пресловутые намеки Джеймса, якобы он отец малыша, — это шутки ради или намеренная ложь? Тонкая морщинка четче обозначилась между бровей Николь. Случайно брошенные Джеймсом фразы, которые она сочла не достойными внимания и не приняла всерьез, сейчас приобрели определенный смысл. И, вероятно, Генри не знал возраста ребенка.
Как он воспримет ее откровения? — раздумывала Николь. Обрадует ли его бремя отцовства? Воспитывать мальчика должен мужчина… Но Генри всегда говорил, что у него на счету каждая секунда.
Николь зачерпнула горсть песка и пропустила тоненькие струйки между пальцами… Пусть нельзя создать полноценную семью, лишь бы у отца с сыном установились дружеские, близкие отношения; ей самой все равно больше не устроить свою жизнь, но ребенок пострадать не должен. Конечно, перспектива телефонных переговоров и вынужденных встреч с Генри не из приятных, и Николь делалось дурно при мысли, что когда-нибудь она узнает о его женитьбе, но ради Джонни придется проглотить даже такую горькую пилюлю.
Она поочередно перебирала всяческие жизненные сценарии на будущее; вдруг всплеск воды заставил ее поднять голову.
Еще на приличном расстоянии от берега кто-то плыл красивым, размашистым кролем прямо в ее сторону. Когда пловец приблизился, Николь вцепилась в зыбкий песок: она узнала Генри.
Видел ли он ее? Если нет, то увидит прежде, чем она успеет добежать до коттеджа. Уж лучше оставаться на месте.
Генри выбрался на сушу и, расправив плечи, медленно подошел к ней. Узкие плавки подчеркивали классические контуры его нагого торса. В темноте не так заметна искалеченная нога; главное — покоряющая, мужественная сила, ощутимая даже на расстоянии.
— Это восхитительно, — блаженно произнес Генри. Он помотал головой, стряхивая брызги. — Вода чистая и теплая, как парное молоко.
— Да, но вне бухты в этой части острова — мелководье и навалом водорослей. Ты давно плаваешь?
— Не больше получаса. Я обогнул мыс.
— Один — и ночью! — воскликнула Николь. — Это небезопасно. У тебя могло свести ногу судорогой… И здесь водятся акулы, хотя вообще они держатся подальше от берега.
— Но я цел и невредим, — спокойно сказал он. — А если б со мной что-то стряслось, ты бы оплакивала меня?
Она вспыхнула, осознав, какая тревога прозвучала в ее голосе, обнаружив ее чувства.
— Конечно. В конце концов, ты тоже человек, живое существо.
— Ну, спасибо тебе, — буркнул Генри, отвернувшись.
— Ты вечно рискуешь, — укорила Николь с шаловливой улыбкой. — Я не удивлюсь, если ты признаешься, что сегодня после ланча заработал себе несварение желудка.
— Этой опасности я также избежал, — ответил он, поднимая с топчана махровое полотенце, — что весьма странно: в обществе Агаты и заворот кишок немудрено заполучить. Не женщина, а бестия, пожирательница мужчин.
— О-ля-ля, целомудренный Генри испугался?
Он энергично растирал спину полотенцем.
— Шокирован, скорее. Дай ей волю, и она набросится на мужчину, как изголодавшийся вампир.
Николь рассмеялась.
— Вот почему ты улепетнул от нее так резво.
— Улепетнул — сильно сказано, но поторопился уйти — точно.
— Агата и впрямь берется за дело слишком рьяно, она ведь в разводе и обделена мужским вниманием.
— Понимаю, у дамочки трудный период. — Генри сердито насупился. — Но я никогда — слышишь? — никогда больше не сяду с ней за стол. Ясно тебе?
— Предельно ясно. Нога болит? — осведомилась Николь, когда он наклонился и осторожно протер полотенцем раненую лодыжку. В воздухе повисло напряжение. — Прости, дурацкий был вопрос.
— Да, — подтвердил он. — Хочешь спросить что-нибудь еще?.. Болит — не то слово, мне мерещатся чудища, которые грызут и царапают меня клыками и когтями.
— И ты провел в воде столько времени! — возмутилась Николь.
Он торжествующе улыбнулся.
— Самый длительный заплыв после автокатастрофы.
— В Америке ты по-прежнему ходишь на тренировки в бассейн?
Генри присел на песок рядом с ней и прикрыл изувеченную ногу. Тут их глаза встретились, он сжал губы и отбросил полотенце в сторону.
— Доктор советовал мне продолжать, но…
— Но ты не послушал, поскольку боишься, что при виде твоих шрамов люди будут издавать истошные вопли и падать в обморок, — предположила Николь.
— Ты фантастически догадлива, — вкрадчиво похвалил он.
— Извини, ничего не могу с собой поделать.
— Я как-то побывал в бассейне — и сделался объектом всеобщего внимания, а мои давние знакомые — супружеская пара — сочли своим долгом выразить чуть ли не гражданскую скорбь. Припомнили, как мастерски я катался на горных лыжах.
— И это отвадило тебя от спортивных мероприятий? Очень глупо. — Николь хмыкнула.
— Ценю искренность твоих суждений, — сквозь зубы отметил Генри.
— Неправда. Ты думаешь, я суюсь, куда не следует, со своими нравоучениями, и тебя это злит.
— Ничего подобного. А ты не собираешься искупаться? — Судя по всему, Генри решил сменить тему.
Николь покачала головой.
— Я пришла к морю, потому что еще рано спать, и… хотела поразмыслить кое о чем.
— А с ребенком оставила Диану?
— Нет. Бэби устал сегодня от общения с Агатой еще больше тебя. Его сейчас и из пушки не разбудишь.
— Ты говорила, что приехала на Маврикий для смены декораций. — Он чертил на песке бесформенные фигурки и тут же стирал их. — Это из-за Джеймса?
— Да, — коротко ответила Николь.
Не хватало еще сейчас пуститься в выяснение отношений. И что толку? Она устала и огорчена, а сейчас не следует провоцировать ссору. Пускай воображает несуразные, несуществующие вещи, если на него напала такая безрассудная слепота.
— Вы не поладили? — не унимался Генри.
— Мы остались друзьями, но по возвращении в Англию — а я обещала Диане не уезжать, пока не удастся продать «Причал», — я покину его квартиру.
— Ваше любовное гнездышко разорено?
— Его не было вовсе.
Он перевел на нее глаза и выразительно переспросил:
— Не было?
— Нет, — ответила Николь. — Джеймс предупредительно выделил мне персональную комнату в своих апартаментах, когда я была беременна, — терпеливо пояснила она, — но после рождения Джонни энтузиазма у него поубавилось.
— Не нравилось пробуждаться по ночам?
— Еще бы. Он и днем не выносил детского крика, как и развешенных на кухне выстиранных пеленок и распашонок. У Освальдов дома образцовый порядок, а Джонни в любой момент мог выкинуть фортель по первому разряду. Такие детские «оплошности» приводили Джеймса в исступление. Если честно, я собираюсь вообще временно перебраться к папе в Кембридж.
— Временно?
— У меня отложено немного денег, куплю дом в Портсмуте, где сейчас мой брат с женой, и устрою пансионат для отдыхающих — дело выгодное, да и Джонни будет ухожен и сыт, а это для меня важнее всего.
— Значит, Освальдов ты покинула, — резюмировал Генри.
— Незадолго до того, как приехала сюда.
— Вот уж не ожидал, что ты отречешься от своего приятеля, — пробормотал он.
— Уступив уговорам Освальдов, я поработала некоторое время после родов на четверть ставки, но, хоть убей, не могла сконцентрироваться на делах, ерзала на стуле и поминутно смотрела на часы: как там Джонни без меня?
— Джеймс просил тебя не увольняться из эгоистических соображений: кто еще стал бы с ним нянчиться? Потерять тебя означало лишиться правой руки.
— Ему с непривычки несладко придется одному, — неохотно признала Николь.
— Может, ко всеобщему облегчению, он вообще покинет компанию.
— Вполне реальная перспектива. Насколько мне известно, он посещал курсы художников по интерьеру. Но отец наверняка воспрепятствует ему: что же это за фирма Освальдов, где нет ни одного Освальда, — грустно улыбнулась Николь.
— Должно быть, твой мудрый предок обрадуется такому раскладу. — Генри вспомнил, что овдовевший профессор жил в полном одиночестве.
— Конечно, хотя порой он будет забывать о нашем присутствии, — усмехнулась Николь. — Папочка — большой оригинал. Иногда он совсем не реагирует на перемены во внешнем мире.
— Он не женился вторично?
Николь изумленно вскинула на него глаза — таким нелепым показалось ей это предположение.
— Что ты! Они с мамой были как два попугайчика-неразлучника. И отец верен ее памяти.
— Не в пример моему любвеобильному родителю, — невесело подхватил Генри. — Три жены, моя мать — первая, и вереница легких увлечений. Когда ребенком я навещал его, каждый раз ожидала встреча с «новой тетей».
— Я и не подозревала об этом, — сочувственно сказала Николь.
— Мы были вместе, но о своих родственниках не очень-то распространялись. Говорили о бизнесе, а любовью занимались как бешеные кролики. — Он погладил тыльной стороной руки бархатистую кожу ее плеча. — Это было как ослепительная вспышка.
— Блеск быстро потускнел, — отрезвила его Николь.
— Жаль, что наша связь прервалась так скоро. — Пальцы Генри обхватили ее узкую кисть. — Я не желал этого.
Она окинула его испепеляющим взглядом.
— Очень любопытно. И давно ты сделал это открытие?
— Не иронизируй, пожалуйста. Ты напрасно мне не веришь.
Генри резко обернулся, и их губы встретились. Она попыталась отстраниться, но это лишь ускорило развязку. Казалось, целую вечность длился жадный, неистовый, сладостно пьянящий поцелуй, который сразу же разрушил все преграды. Одна рука Генри легла ей на затылок, другая надавила на талию, так что бедра и самый безымянный уголок ее податливого тела прижались к твердому, как камень, мужскому естеству.