Ивсе-таки,когдаон меня кчему-топризывал,япросто цепенел и
чувствовал, что отказать ему выше моих сил.
Сейчас было то же самое.
Как я долженбыл реагировать назвонок Зильберовича? Апросто никак.
Кому- то взбрело в голову, что я должен все бросить и куда-то нестись. А мне
кажется, чтояникому ничего не должен, не должен даже иотвечать. У меня
своих дел по горло.
Но что-то меня нервировало и склоняло к мысли,чтоне ответить совсем
неудобно.Поносяпоследними словамии Зильберовича,иего, так сказать,
патрона, аотчасти и себя самого, я сочинялв уме варианты отказа, начав с
самого высокомерного (по телеграфу): Кому надо тот едет.
Коротко,четкоивразумительно.Нонереалистично.Потомучто
представитьсебеситуацию,вкоторойОнедеткомне,дажепопросту
невозможно, а что я к Нему еду, это и представлять нечего.
Но почему, почему, почему?..
Почему яне могу устоять перед этим человеком, который мне ни для чего
не нужен?
- Чтоты ходишь такой взвинченный?закричала на меня жена.-Что ты
куришь одну сигарету за другой и что ты бормочешь?
- Разве я что-то бормочу? - удивился я.
- Не только бормочешь, но и строишь рожи,и фигу кому-то крутишь. Если
ты неможешьпростопослать призывальщиковподальше,ответькак-нибудь
вежливо.Скажи, что ты заболел,чтоутебя какая-нибудь конференция, что
тебе надо книжку дописать.
- Ну да, - усомнился я, - а он скажет: а кому нужны твои книжки!
- Ну если уж он так скажет, то ты ему тоже можешь сказать: а кому нужны
твоикнижки! На хамство всегда нужно отвечать только хамством. Ты самсебя
ставишь на последнее место, поэтому и другие тебя ставят туда же.
Она была права, как всегда.
Нокогдаона уехалав банк, я позвонилв аэропорт, просто на всякий
случай.
Как яипредполагал, прямыхрейсовизМюнхенав Торонтововсе не
существует, а лететь с пересадкой воФранкфурте - это уж слишком. Чего ради
я должен преодолевать такие препятствия?
Хотя если разобраться, не впадая в горячку, то пересадка без вещей дело
не такое ужтрудное.Ктому же воФранкфурте уменя было одно, я бы так
сказал, интимное дельце, ради которого просто так я бы, конечно,ни в жизнь
не поперся. Но если заодно...
НОВЫЙ ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
С Леопольдом Зильберовичем (по-домашнему Лео)я познакомился вначале
шестидесятых годов черезего сестру Жанету, с которой я в то время учился в
университете.Влитературных(или,можетбыть,точнеесказать,
окололитературных)кругах тоговремениЛеобылфигуройоднойиз самых
заметных.
Длинныйи длинноволосый, в засаленномтемном костюме,с заштопанными
локтями и пузырями на коленях, оннеутомимопередвигался по Москве, бывая,
кажется, одновременноивредакцияхсамыхлиберальныхпотем временам
журналов, и вДоме литераторов, и навсехпоэтическихвечерах, и на всех
премьерах.
Длинныйи длинноволосый, в засаленномтемном костюме,с заштопанными
локтями и пузырями на коленях, оннеутомимопередвигался по Москве, бывая,
кажется, одновременноивредакцияхсамыхлиберальныхпотем временам
журналов, и вДоме литераторов, и навсехпоэтическихвечерах, и на всех
премьерах.
Онбылличнознакомсовсемисколько-нибудьизвестнымипоэтами,
прозаиками,критикамиидраматургами,которых(каждоговотдельности)
покорял знанием и тонким пониманием их творчества. Каждому он мог при случае
процитировать его четверостишие, строку из романаилирепликуиз пьесыи
датьпроцитированномуиногданеожиданное, но оригинальноеиобязательно
лестное для автора толкование.
Я не помню, чем он занимался официально (кажется, был где-то внештатным
литконсультантом),но главнымегопризваниембыло открытиеи пестование
молодых талантов.
Его рыжий, вытертый, покрытый жиром и какой-то коростой портфель всегда
былдоотказанабитстихами, прозой,пьесамии киносценариямимолодых
гениев, которых он где-то неустанно выкапывал и рекламировал.
Много летспустя, попав на Запад, я встречал самых разных литературных
агентов, которые сидят в больших офисах, рассылаютиздателям рукописи своих
клиентов, то есть ведут большой и прибыльный бизнес.
В нашихусловиях Зильберович делал то же самое, но без всякойкорысти
Большетого,будучибеднымкакцерковнаякрыса,онсам,какмог,
подкармливалоткрытыхимгениев,нерассчитываядажена то,чтоони
когда-нибудь скажут спасибо.
Как только открытый им когда-то талант начинал печататься и не нуждался
в пятаке наметро,онтут же Зильберовичавыбрасывализголовы, но Лео
ничегои не требовал. Егоальтруизм был настолько чистого свойства, что он
сам себя никогда не считал альтруистом.
Брошенный одним гением, он тут же находил другого и носился с ним как с
писаной торбой.
Со мной он, между прочим, тоже когда-то носился.
Он был одновременно моим поклонником, оруженосцем и просветителем.
Все мною написанное он помнил почти наизусть.
В тевремена, когда мне частоприходилось читатьсвоиопусы в самых
разных компаниях,Лео,конечно,всегда там присутствовал. Онустраивался
где- нибудь в углу и, держа свой портфель наколенях, слушал внимательно, а
когда делодоходило до какого-нибудь эффектногопассажаилиудачной игры
слов, Лео, предвкушая этоместо, заранее начинал улыбаться, кивать головой,
переглядывался с собравшимися,поощряяихобратитьвниманиенато, что
сейчас последует. И если публика на это место тоже реагировала положительно,
Зильберович и вовсе расплывался в улыбке и испытывал такойприлив гордости,
как будто это он такого меня породил.
Вспоминая тот периодсвоей жизни, ядумаю, что для писателя, конечно,
самое главное - иметь природные данные, но в самом началепутиочень важно
встретить такого вот Зильберовича.