НашромансЗильберовичемкончился, когдаонвстретил СимСимыча
Карнавалова.
Услышавпервыйразэтуфамилию, я сказал,что онанесовместима со
сколько- нибудь приличным писателем. Такая фамилия может быть уконферансье
или бухгалтера, но у писателя - никогда.
Тогда я даже представить себене мог, что современем привыкну к этой
фамилии иона мнебудетказаться не только нормальной,нои даже вполне
значительной.
Я помню первый восхищенный рассказ Зильберовича о бывшем зэке, который,
работаяистопникомвдетскомсаду, пишетпотрясающую(определение Лео)
прозу.Этотчеловек,зарабатываяшестьдесятрублейвмесяц,живет
исключительно аскетически, не пьет,не курит, ест самую неприхотливую пищу.
Он пишет с утра доночи (с перерывамитолькона сон,еду и подбрасывание
угля), не давая себе никаких поблажек ипрактическини с кемнеобщаясь,
потому что, во-первых,боитсястукачей, а во-вторых, дорожит каждойсвоей
минутой.
Но при этомсним, Зильберовичем,он(Лео подчеркнул это особо)не
только говорил полтора часа подряд, но даже прочел ему вслух пару страниц из
какого-то своего сочинения.
- Ну и как? - спросил я с затаенной ревностью.
-Старик, - торжественно сказал Зильберович, - поверь моему вкусу, это
настоящий гений.
Причем сказал этотаким тоном, по которомунетруднобыло понять, что
хотя я тоже в некоторомсмысле вроде быгений, новсе же, можетбыть, не
совсем настоящий.
Зильберович жил тогда на Стромынке. С матерью Клеопатрой Казимировной и
с Жанетой.Уних была отдельная двухкомнатная квартира. Эту невиданнуюпо
темвременамроскошь ониимелипотому,чтодедушкаЛео,ПавелИльич
Зильберович (партийнаякличка Серебров), был героемгражданскойвойны, на
которой, к счастью для следующих поколений Зильберовичей,и погиб. Еслибы
онпогибпозднее влагерях,жилищныеусловия его внука вряд либыли бы
такими хорошими. Мать и сестра Лео жили в одной комнате, а у него была своя,
отдельная. Онабыла всяувешана портретамидорогих егосердцу людей.На
самойбольшой,увеличеннойсостарогоснимкафотографии былизображен
дедушка Зильберович,лет двадцатипяти, с чапаевскими усами, в кожанке и с
маузером набоку. Дедушка Зильберович был единственнымвоенным в коллекции
портретов. Остальные были любимыми писателями Лео, начиная с Чехова и кончая
мной.
В этой комнате мы часто встречались, я читал ему свои первые рассказы.
Да и не только я. Здесь бывали многие поэты и прозаики моего поколения,
и даже Окуджаву я первый раз увидел и услышал именно у Зильберовича.
Хотя я с первого раза несколько приревновал Зильберовича к Карнавалову,
но я не подумал, что они могут сойтись так близко. Однако они сошлись.
Правда, не сразу.
Карнавалов,судя по всему, был довольно-таки нелюдими новых знакомых
подпускатьксебе неспешил.
Однако они сошлись.
Правда, не сразу.
Карнавалов,судя по всему, был довольно-таки нелюдими новых знакомых
подпускатьксебе неспешил.Но и от Зильберовича,еслионвкого-то
влюблялся, тоже было отбиться не так-то просто.
Онзвонил,приходил,предлагалсвоиуслуги:что-нибудьотнести,
принести и даже перепечатать рукопись.
Однажды, часа в два или в три ночи, мне позвонила Жанета: пропал Лео. В
семь часов ушели до сих пор нет. Уже звониливбюро несчастныхслучаев,
мать лежит с приступом, Зильберовича нет.
- Нуичто,что нет? сказаля.-Первыйраз, чтоли, онпоздно
приходит?
Онасказала:нет,непервый,ноунихтакойуговор- еслион
задерживается, он звонит не позже половины двенадцатого.
Утром позвонил Зильберович и попросил меня немедленно приехать к нему.
Оказывается, он всю ночь былу Карнавалова. Тот дал ему, не выносяиз
дому,прочесть свой роман.Зильберовиччитал доутраисейчас былтак
счастлив, как будто провел первую ночь с любимой женщиной.
- Старик, поверь мне, - Лео выдержал паузу, это новый Толстой.
Признаюсь, этаегооценка менядовольносильно задела.Если быон
назвал КарнаваловаГоголем,Достоевским, Чеховым,да хотьШекспиром, это
сколькоугодно.Ноделовтом,что Толстымраньшеонзвалменя.А
предположить,что на земле могутсуществовать одновременно дваТолстых, и
тем утешиться я, понятно, не мог.
Я, естественно, спросил Лео, что же за роман написал этот Толстой.
Лео охотноответил, чтов романе этом860 страниц,а называетсяон
"КПЗ".
- "КПЗ"? - удивился я. - О милиции?
- Почему о милиции? - нахмурился Лео.
- Ну что такое КПЗ? Камера предварительного заключения?
-А, ну да, ну конечно, - сказалЛео, - но роман этот не о милиции. И
вообщеэтонепростороман.Этовсеголишьодинтомиззадуманных
шестидесяти.
Я подумал, что ослышался, и попросил Лео повторить цифру.Он повторил.
Я спросил тогда, не сидел ли этот новый Толстой в психушке. Лео сказал, что,
конечно, сидел.
- Естественно, -сказал я. - Есличеловек задумал написать шестьдесят
романов по тысяче страниц, ему в психушке самое место.
Будучи человеком оченьпрогрессивных взглядов, Лео взбеленился истал
наменякричать,чтостакимивысказываниямимнеследуетобратиться
куда-нибудьв КГБ или поискатьсебедружковсреди врачей института имени
Сербского. Там меня поймут. А он, Лео, меня не понимает.
Мы тогда очень сильно повздорили, я хлопнул дверьюи ушел, думая,что
навсегда.Ноэто былонепервый и не последнийраз.