Ноэто былонепервый и не последнийраз. Надругой день Лео
пришел ко мне с бутылкой и сказал, что вчера он погорячился.
Нокогдамы выпили, он мнеопять стал талдычить про своегогенияи
добрехался до того, что это не только Толстой, а еще и Леонардо да Винчи. Он
такой оригинальный человек, что свои романы, учитывая ихогромностькак по
объему, так и по содержанию, называет не романами и не томами, а глыбами.
-Вся"Большаязона",сказалЗильберович,-будетсложенаиз
шестидесяти глыб.
При чем тут "Большая зона"? - не понял я.
Зильберович объяснил, что "Большая зона" - это название всей эпопеи.
- А, значит, опять о лагерях, сказал я.
-Дурак,лагеря- это "Малая зона".Впрочем, "Малая зона" как часть
"Большой зоны" там тоже будет.
Понятно, - сказал я. А "КПЗ" - часть "Малой зоны". Правильно?
-Вот, сказал Зильберович, типичный пример ординарного мышления. "КПЗ"
это не часть "Малой зоны", а роман об эмбриональном развитии общества.
- Что-о? спросил я.
- Ну вотпослушай менявнимательно. - Зильберовичсбросилпиджак на
спинку стула и стал бегать по комнате. Представь себе, что ты сперматозоид.
-Извини,-сказаля,-номнелегчесебе представить,что ты
сперматозоид.
-Хорошо, легко принял новую роль Зильберович. - Я -сперматозоид.Я
извергаюсь в жизнь, но не один, а в составе двухсотмиллионной толпы таких же
ничтожныххвостатыхголовастиков,какия. Ипопадаеммысразу нев
тепличные условия, а в кислотно-щелочную среду, в которой выжить дано только
одному.И вотвсе двести миллионов вступают в борьбуза это одно место. И
все, кроме одного, гибнут. А этот один превращается в человека. Рождаясь, он
думает, что онединственный всвоем роде, а оказывается, что он опять один
из двухсот миллионов.
- Чтоза чепуха!- сказал я. - На земле людейне двести миллионов, а
четыре миллиарда.
- Да? - Лео остановился и посмотрелна меня с недоумением.Нотут же
нашел возражение.- На земле, конечно. Норечь-то идет нео всей земле, а
только о нашей стране, почему эпопея и называется "Большая зона"
- Слушай, - сказал я, - ты плетешь такую несуразицу, что у меня от тебя
дажеголова заболела Большаязона, КПЗ,сперматозоиды... Чтомежду этими
понятиями общего?
- Не понимаешь? - спросил Лео
- Нет, - сказал я, - не понимаю.
-Хорошо, -сказал Зильберовичтерпеливо.- Пробуюобъяснить.Вся
эпопея и каждыйроманвотдельности- этомногосамых разныхпластов.
Биологический, философский, социальный и политический Поэтому и смесь разных
понятийЭто, кроме всего, литература большого общественногонакала Поэтому
внутриутробнаячасть жизничеловекарассматриваетсякакпредварительное
заключение.
Изпредварительногозаключенияонпопадаетвзаключение
пожизненное И только смерть есть торжество свободы
-Нучтож,-сказаля,-жизнь,темболеевнаших
конкретно-исторических условиях, можно рассматривать как вечное заключение А
что, эти сперматозоиды описываются как живые люди?
- Конечно, - сказалЗильберовичпочему-то совздохом- Обыкновенные
люди,они борются длятого,чтобыпопастьв заключение,но проигравшие
обретают свободу. Понятно?
- Ну да,-сказаля. -Так более или менеепонятно. Хотянемножко
мудрено Авот ты мне скажи так попроще, этот роман, или все эти романы, они
за советскую власть или против?
- Вот дурак-то!-сказалЗильберович ихлопнулсебяполяжке -Ну
конечноже, против. Если бы они былиза,неужелиятебеоних стал бы
рассказывать!
Я не хочу бытьпонятым превратно, но когда Лео увлексяэтимЛеонардо
Толстым, сталбегать к нему иговорить только онем, я воспринял этокак
неожиданную измену. Дело в том,что я, сам тогоне осознавая, привык иметь
Леовсегда под рукой как преданного поклонника,которого всегда можно было
послать за сигаретами или забутылкой водки и выкинуть из головы, когдаон
ненужен. Япривык, чтов любоевремямогу прийти кнему, прочесть ему
что-то новое и выслушать еговосторги. А тут он как-то резко стал меняться.
Нет, онпо- прежнемуменя охотно выслушивал и даже хвалил, ноуже не так.
Уже нездорово, негениально, не потрясающе, а хорошо, удачно,неплохо. А
вот у Карнавалова...
И лепит мне из Карнаваловакакую-то цитату. Больше того, с тех пор как
он сталприближенным самого Карнавалова, в его отношении комнепоявилась
какая-то барственная снисходительность.
Все это я вспоминал в самолете, летевшем по маршруту Франкфурт-Торонто.
ГЕНИЙ ИЗ БЕСКУДНИКОВА
Сколько бы я ни ревновал, ни скрывал свою зависть за иногда удачными, а
иногда и совсем плоскими остротами, этот разысканный Зильберовичем на свалке
новоявленныйгенийволновалмоевоображение.ИкогдаЗильберовичс
демонстративнойважностьюсообщилмне,чтоСимСимыч,благодаряего,
Зильберовича, личной протекции, согласилсяменя принять,яв свою очередь
весьмаиронически поблагодарил за оказаннуючесть и объяснил Зильберовичу,
что соглашаются принять обычно только большие начальники, а разные истопники
и прочие мелкие люди не соглашаются принять, а просят, чтобы к ним зашли.
- Ивообще я гениеввиделдостаточно,- сказал я,- и онименя не
очень-то интересуют. Но с тобой я могу сходить просто из любопытства и не из
чего более
Разумеется, я рисковал тем, что Зильберович психанет и не возьмет меня,
но риск, честно говоря, был, в общем-то, небольшой.
Зная Зильберовича какоблупленного,японимал, что емутоже хочется
пуститьпыльв глаза и мне, и Сим Симычу, показавнамобоимдруг друга.