75"Бурбона"потомпритащил,говоря, чтоамериканцысчитают
"Бурбон"лучшимв мире напитком.Ноони-то этотлучшийнапитоксильно
разбавляют содовой, а мы неразбавленный заедали соленым огурцом.
Конечно, разбавлять такой напитокглупо и даже кощунственно, но мешать
его с водкой, пожалуй, тоже не стоило.
С трудом разлепив глаза, я огляделся.
Я лежална деревянном топчанес жестким матрасом. В каком-то странном
помещении -то литюремнаякамера, то лимонашеская келья.В одном углу
божница, в другом таз и деревенский рукомойник (неужели тот самый, который я
виделлет двадцатьс лишнимтому назад в подвале уСимыча?). Малюсенькое
окошкопод самымпотолком, асквозьнеговрываютсяв помещениевсякие
премерзкие звуки. Какая-тосволочьстучит вбарабан и дудитна визгливой
дудке. Ну что за наглость! Ну разве можно в такую рань...
Я поднес к глазам часыи обалдел. Без двадцати двенадцать, а я все еще
дрыхну. Иэтов доме, гдехозяин и все его помощникиработаютс утра до
вечера.
Господи, ну зачем же я столько пил?Ну почему я не могу, как люди, как
американец какой-нибудь, налить немножко в стакан, разбавить содовой и вести
спокойный такой, уравновешенный разговор о Данте или налогах?
Впрочем,иунасразговорбыл по-своемуинтересный.Леосначала
важничал и скрытничал, а потом,наклюкавшись, кое-что выболтал о их здешней
жизни.
Живутониочень замкнуто. Симычежедневно пишетпо двадцатьчетыре
страницы.Иногдаонработаетв кабинете, иногда-гуляя потерритории
усадьбы. Гуляя, он пишет на ходу в блокноте. Исписав очередной лист, швыряет
егоне глядя наземлю, аКлеопатра Казимировна и Жанета тут же эти листки
подбирают искладывают. Забегая вперед,скажу, что я потомвидел, как это
происходит. Симыч гуляет с блокнотом, а жена и теща тихо ходят за ним. Когда
он швыряет очередной листок, они подхватывают его, тутжечитают, и Жанета
немедленнооценивает написанноепооднобалльнойсистеме. "Гениально!"-
говорит она шепотом, чтобы не помешать Симычу.
Когда-то точно так же она оценивала Ленина. Помню, еще в университете я
взял у нее какую-то ленинскуюброшюру (кажется, "Государство и революция"),
тактам слово "гениально"было написано на поляхчуть ли не против каждой
строчки.
Все-таки мешать"Горбачева"с"Бурбоном"нестоит.Голова трещала
ужасно, и уменядаже появились мысли, что с пьянством поракончать.И я
дажедалсебеслово,чтокончу. Толькобывотопохмелиться, апотом
решительно завязать.
Барабан все стучал, и дудка дудела, не давая сосредоточиться.
Я встална табуреткуи дотянулся до окна. Глянул наружу и неповерил
своимглазам.Наплощади переддомом, как раз подполосатымстолбомс
табличкой "СССР", стоял советский солдатвполной формес автоматом через
плечо.
Глянул наружу и неповерил
своимглазам.Наплощади переддомом, как раз подполосатымстолбомс
табличкой "СССР", стоял советский солдатвполной формес автоматом через
плечо.Явотчаяниипотрясголовой.Чтоэтотакое?Советские войска
вторглись в Канаду или мне уже черти мерещатся?
Скосив глаза, я увидел негра Тома с саксофоном и Степаниду с барабаном,
дажебольшим, чем ее задница. Какя и предположил, они не играли, а только
настраивались.
Потомпоявилисьдверусскиекрасавицывцветастыхсарафанахи
платочках.Одна из них держалана руках каравай хлеба, а другаятарелку с
солонкой.
Потом...Я не понялточно,какэтополучилось.Сначала,кажется,
раздался ударколокола,потомТом затрубил что-то бравурное, аСтепанида
ударила вбарабан.Ив тоже самоевремя нааллее,идущей отдальних
построек, появился чудный всадник в белых одеждах и на белом коне.
Пел саксофон, стучал барабан, пес у крыльцарвалсяс цепи и лаял Конь
стремилсявперед,грызудила имоталголовой, всадникегосдерживал и
приближался медленно, но неумолимо, как рок.
Как яужесказал,он был весь вбелом. Белая накидка, белый камзол,
белые штаны,белыесапоги,белая борода, анабоку длинныймеч в белых
ножнах.
Я открылокно настежь и высунулголову, чтобы лучше видеть и слышать.
Пристально вглядевшись, яузналвовсадникеСимСимыча.Лицо егобыло
одухотворенным и строгим.
Симыч приблизился к часовому Саксофонибарабан смолкли. Симычвдруг
как-топерегнулся, сделалдвижениерукой,и всолнечных лучахсверкнул
длинный иузкийМеч. Похоже было,чтоонсобираетсяснести несчастному
солдату голову.
Язажмурился.Открывглазаснова,яувидел, чтосолдатстоитс
поднятыми руками, автоматего лежит на земле, но Симычвсееще держит меч
над его головою.
- Отвечай,услышаля звонкий голос,- зачем служил заглотной власти?
Отвечай, против кого держал оружие?
- Прости, батюшка,- отвечал солдат голосом Зильберовича. Не по своему
желанию служил, а был приневолен к тому сатанинскими заглотчиками.
- Клянешься ли впредьслужить только мне и стойчивосражатьсяспроть
заглотных коммунистов и прихлебных плюралистов?
- Так точно, батюшка, обещаю служить тебе супротиввсехтвоих врагов,
бречь границы российские от всех ненавистников народа нашего.
- Целуй меч! - приказал батюшка.
Опустившисьнаколена,Зильберовичприложилмечк губам,а Симыч
пересек воображаемую линию границы, после чегодве красные девицы (теперь у
меня уже не было сомнений, что их изображали Жанета и Клеопатра Казимировна)
поднесли ему хлеб да соль.
Симыч принял хлеб-соль, протянул девицам рукудля поцелуя и, пришпорив
коня, быстро удалился по одной из боковых аллей.