будто Вавич ушибся и стонет на дорожке.
Виктор ничего не мог сказать, когда здоровался: совсем задеревенел.
Грунехотелосьзакрытьегозонтикомиувестисовсемкуда-нибудьдалеко, посадить к себе на колени, взять на руки.
-Вотхорошо-то,-говорила,запыхавшись,Груня,-вотякакпоспела-то.
Виктормолчал,всеслова,чтоонвыдумал,пока ждал, перегорели,засохли и не выходили из горла.
Груняждала,знала, что отойдет, сейчас отойдет, отмокнет, и вела егодальше в глубь сада.
- А солдатик-то записочку, как бабочку за крылышки, - говорила Груня.
В дороге
ГРУНЯусадилаВавичана скамейку. Дорожка здесь расширялась, и кустыпыльнойсирениотгораживаликомнату.Сзади за кустами, за решеткой сада,мальчишкистукалипуговками,спорили и ругались. Но ни Вавич, ни Груня ихнеслыхали.ГрунясиделарядомсВиктором, незаметно прикрыв его сзадизонтиком. Она чувствовала, как он отходил, оттаивал.
-Я ведь обед так и бросила! - сказала Груня, глядя в землю. - Сгорит,другой сварим.
УВикторадрогнуловнутри:понял,что это они сварят - он и Груня.Обожгло, и чуточку страшно.
Грунязамолчала.Онисиделисовсем близко, и оба слышали, как шумиткакой-топотоквголове.Немысли,а шум. Как будто они едут, катят подороге.Идорогиих сходятся все ближе и ближе. Они не могли прервать этотечение,и теперь оно поднесло их так близко, что Вавичу казалось, будто онужслышит,как у Груни шумит. Уж теперь не рядом едут, а вместе. Тут Груняглубоко,облегченновздохнула.ГлянулаВиктору в напряженные глаза. А онсмотрел,каксмотрятнадорогу,когданесетвниз с горы. Груня отвелавзгляд и спросила:
- Хорошо? - и вдруг испугалась, покраснела и прибавила: - Летом?
У Вавича вдруг глаза стали с мокрым блеском, он замигал и сказал тихо:
-Особенно...особенно...АграфенаПетровна,-и жаром ему залилогрудь. - Вовсе никогда не думал...
ОнсмотрелнаГрунювовсеглаза.Подзонтиком Груня розовая, икофточкананейрозовая, как лепесток, и золотая тонкая цепочка на шее, иубегаетв треугольный вырез на груди. Ухватиться захотелось Виктору, врасти-вотстанет хорошо и крепко житься! Вот так тянул он из березы мальчишкойвесенний сок: припадет губами - не оторвать.
-А я думала... - сказала Груня и оборвалась, улыбнулась тягуче. Вавичпонял:думала,чтоужнелюбит. В это время вышла из-за кустов девочка,красная,напруженная. Она неровно ковыляла голыми ножками в носочках. Сзадина веревке боком ехал по песку ватный зайчик.
Грунявдругвстала,зонтик полетел назад... Груня присела к ребенку,обхватилаегополнымигорячимируками, прижала и принялась целовать, безпамяти,дослез.Оназапыхалась,душиларебенкаи не замечала, что онплачет.
Викторсмотрелширокимиглазами,слезы вдруг навернулись, он поднялруку и со всей силы стукнул кулаком по скамейке
Груняоглянулась,глянула мутными глазами на Вавича. Нянька вразвалкупобежала к ребенку, с детскими граблями в руках, с куклой под мышкой.
Вавич встал, подал Груне зонтик. Рука чуть дрожала.
НаглавнойаллееВавичрадостноиметкостал во фронт отставномуинтенданту. Не надо было - подарил старика.
Раскат
БЫЛжаркий,душныйвечер.Казалось,что черный воздух налит густойтеплотой
УсмотрителяСорокиназа столом сидел Вавич в чистой белой рубахе, вновенькихпогонах.Стонкимшнурком по краям. Груня обшивала. Смотрительсиделнахозяйскомместе. Он откинулся назад, поставив меж колен шашку, иревностно слушал, как говорил пристав.
Приставбылвысокий,сдлиннойкраснойшеей.Приставбылизгвардейскихофицеров,исмотрительуважал: Санкт-Петербургской столичнойполиции - это Сорокин видел, как будто на казенном бланке строгими буквами.
Вавичзнал,чтоприставушел из полка со скандалом, и привык думатьпронего: из битых поручиков. Но теперь Вавич смотрел, как осанисто вытиралприставсалфеткой крашеные усы и потом форсисто кидал салфетку на колени, -смотрел с робостью.
-Позвольте,позвольте,дорогоймойВикторВикентьич,-если неошибаюсь.
- Всеволодыч, - поправила Груня.
СмотрительткнулГрунюглазом. Груня потупилась и налила приставу изграфинчика.
-Позвольте,дорогоймой,-говорилпристав, - вот вы военный. Я,знаете ли, сам был военным. Вы говорите - родину защищать...
Виктор ничего еще не говорил, но растерянно кивнул пристану.
-Такизвините,- пристав опрокинул рюмку и ткнул вилкой в грибки, -извините.Аполиция, что делает полиция? Что, по-вашему, делает полиция? -Пристав бросил салфетку, уперся в колени.
Виктор мигал, глядя в глаза приставу.
-Полициявсегда на посту! Полиция всегда в деле. Полиция беспрерывновбою.Извольте-я! - Пристав встал, указывая рукой на грудь. - Вот сиюминуту.Крикнаулице,-иятам. - И он округло показал в окно. - Нерассуждая,неспрашивая.Акогдавывоевалипоследнийраз? - Приставсощурился и повернул ухо к Вавичу.
Вавич беззвучно шевелил губами.
-Четвертьвекатому назад-с! - Пристав снова сел, громыхнул стулом.Груня долила рюмку.
Приставпиликраснел,краснеллицомизатылком.Крутойбритыйподбородок блестел от пота, как лакированный.
-Спокойно ночью спите, бай-бай? Почему? Спустили шторы и баста? А вотневидновамза окном, - он покивал большим пальцем себе за плечо, - там,намостовой!втрескучийморроз,да-с!-стоит там городовой. Да, да,котороговыфараономдразните,-пристав зло ковырнул Вавича глазами, -стоитвсю ночь, борода к башлыку примерзла! А зашел этот городовой и тяпнул
рюмкуустойки,- все орут - взятка. А ну, тронь вас кто в темной улице -такужорете благим матом: городовой! Яблоко на базаре стянут - городовой!Лошадьупала-городовой!Чегож это вы не кричите: фараон! - позвольтеспросить?
Пристав уставился на Вавича, насупил брови. Вавич краснел.
- Я вас спрашиваю, почему ж вы не кричите?
Смотрительтожеглядел на Виктора, запрокинув голову. Твердо смотрел,какнаподсудимого. Груня поспела с графином на выручку, тайком глянула наВиктора.
-Да,конечно,есть, что не сознают... - заговорил нетвердо Виктор изажег дымившуюся папиросу.
-Несознают?Аорут-взятка,взятка!-Приставвстал. - Ктокричит-то?-Пристав так сощурился, что Виктору стало жутко. - Студенты? Авышелвинженерывашстудентирванулсподрядчика,что небу жарко.Разорялиподрядчиковвдрызг,-орал пристав. - А землемеры? Что? Так, поошибке,целиныприрезывали,да?Бросьте!Ав Государственном совете? -хриплотужилсяпристав.Смотрительдернулся на стуле. - Да, да! - кричалприставужнасмотрителя.- При проведении дорог: города, го-ро-да целыеобходили!Губернии!Аеслигородовойзамерзнапосту...Этохорошорассуждатьвтеплыхкреслах.Получается:свиньяподдубом, да. Вот выснимите-канаодинденьполицию.Что день: на час. И посмотрите-ка, чтовыйдет... Взвоете-с!
Все молча смотрели в пол. Пристав сел.
- По-моему, - сказала вдруг Груня, - кто не любит полиции...
-Воры,воры,-смеювасуверить,ворыбольше всего не любят, -перебил пристав. Груня пододвинула икру.
-Ведь, извольте видеть, - весело заговорил пристав, намазывая икру, -ведьчемобществообразованней,я сказал бы выше, тем оно больше уважаетблюстителязаконного порядка. В Англии возьмите: полисмен - первый человек.Атамошнийоколоточный,квартальныйобыкновенный- в лучшем обществе. Иоклад, конечно, приличный: фунтами.
- Фунтами? - удивился Сорокин.
Приставвспотел,волосыбобрикомтеперьслиплись и острыми рожкамистоялина темени. За окнами задыхалась ночь. Копилась гроза. Все чуяли, какза спиной стоит черная тишина.
Грунямолчасобираларасстроенные, расковыренные закуски. Смотрительутирал лоб платком с синей каемкой.
Вавич все еще с опаской взглядывал на пристава.
Груня принесла из кухни длинное блюдо с заливным судаком.
-Кушайте,-шепотомсказалсмотрительи кивнул на судака. Но всенедвижно сидели, рассеянно думали.
И вдруг дальний раскат бойко прокатил по небу.
Всевстрепенулись-будтоподкатил к воротам, кого ждали, веселый ирадостный.
-Спасиипомилуй,-перекрестилсясмотритель,ноперекрестилсявесело.
-Ну-с,запреданнуюпорядкумолодежь, - сказал пристав и, перенявграфин из Груниных рук, сам налил Вавичу. - Приветный подарок.
Вавич улыбался. Груня счастливо глядела на Виктора.
-Приступаем,приступаем,- командовал смотритель и махал пятерней ввоздухе.
Вальс
САНЬКАТиктинлюбилбалы.Санькабылтанцоринабалы приходилфрантом.Сюртуконшил у лучшего портного и "на все деньги". Воротник былнесиний,как у всех студентов, а голубой, и сюртук весь чуть длинноватый.Санькатанцевалбезустали, с упоением, но танцевал в такт, строго. Он незамечал,чтоделалногами, как не замечает оратор своих жестов. И в танцеСаньканевольнопроявлялипорыв, и почтительность, интимную веселость ибрезгливую сдержанность.
Каждыйраз,когдаСанькасобиралсянабал, он собирался трепетно.Казалось,чтодолжночто-тослучиться,радостноеирешительное,и онволновался, когда распихивал по карманам чистые носовые платки.
Балыначиналисьвсегдаконцертным отделением с длинными антрактами -ждалиартистов.Онинадували,опаздывали.Санька взволнованно томился вкоридорах,налестнице и не переставая курил. А из залы глухо слышно было,как бережно, не спеша, подавал баритон последние ноты.
Хлопают. Кажется, на бис собирается.
Ивдругзадвигалисьстулья,ираспахнулся зал радостным, трепетнымшумом.И Санька слышал в этом шуме и девичьем щебете то самое ожидание, чтобросалось ему в грудь и заставляло широко дышать.
Служителив долгополых мундирах с галунами выпихивали из зала стулья ипокрикивали через рокот толпы: "Поберегитесь, по-берегитесь!"
Барышнивбальныхплатьяхвыбегалиизуборнойинаспех,тайкомоглядывались,непросыпаласьлина грудь пудра. Пробегали, изящно семеняножками,взал,искалимамаш.Всеготовились-сейчасначнетсятонастоящее,длячегосъехались,кчемуготовились,как к смотру, как ктурниру.
Кавалерынатягивалибелыеперчатки.Солдатыструбамиделовитоусаживались на хорах.
Санькавошелвзал.Огромныйчетырехугольникпаркета шевелился поберегам розовой, белой, голубой кисеей.
Высокийпотолок весь утыкан электрическими лампами в квадратах дубовыхполированныхбалок.Еще чист был воздух, прозрачно и ярко виднелись вверхулампы. Это было утро бала.
Санькабылв числе распорядителей. Розетка на груди давала ему право,непредставляясь, приглашать любую даму. Он обводил взглядом далекие берегапаркета.
Студент-дирижермахнулбелой рукой в воздухе, и в зал, как дуновениемвоткрытоеокно,поплыламузыка.Вкрадчивозамурлыкалитрубы, и вальсровнымиволнамисталкачаться в зале. И Саньке казалось, что под змеистыймот��взакачалсявесь зал, все заполнил вальс, что этим мотивом все думают,псе живут.
БальнаябарышняВаря - из тех, что ездят на балы без мамаш, улыбаласьемуиздалека.Санькашелкней,ступая тонкими подошвами по скользкому