Как будто я не помнил наизусть каждый дюйм ее тела.
– Завтра я хочу сводить вас с Уиллоу в одно место, – сказал я. – В юридическую контору.
Ошарашенная, Шарлотта опустилась на кровать.
– Но зачем?
Я сомневался, что смогу выразить словами эмоции, которые служили мне объяснением.
– Как с нами обращались… Арест… Я не могу спустить им это с рук.
Она непонимающе уставилась на меня.
– Ты же сам сказал, чтобы мы ехали домой и забыли обо всем. Жизнь, дескать, продолжается.
– Да, а знаешь, как продолжилась моя жизнь сегодня? Весь департамент поднял меня на смех. Я теперь навсегда останусь копом, которого угораздило попасть в кутузку. Они испортили мне репутацию, а репутация – это главное в работе. – Я присел рядом, все еще полный сомнений. Каждый день я сражался во имя правды, боролся за нее, отстаивал ее идеалы – но сам подчас не мог ее сказать. Особенно, если сказать правду означало обнажить душу. – Они отобрали у меня семью. Я сидел в камере, думал о вас, и мне хотелось одного: сделать кому‑то больно. Мне хотелось превратиться в человека, за которого они меня приняли.
Шарлотта подняла глаза.
– Кто «они»?
Наши пальцы несмело переплелись.
– Это, я надеюсь, нам объяснит адвокат.
Стены в офисе Роберта Рамиреза были оклеены аннулированными чеками выплат, которых он добился для своих бывших клиентов. Сложив руки за спиной, я не спеша прохаживался по приемной, иногда подаваясь вперед, чтобы прочесть сумму. «В пользу такого‑то выплачено триста пятьдесят тысяч долларов». «Один миллион двести тысяч». «Восемьсот девяносто тысяч». Амелия крутилась вокруг кофейного автомата – машины с неожиданно стильным дизайном. Просто ставишь стаканчик и жмешь на кнопку, выбрав нужный вкус.
– Мам, можно я куплю чашку кофе?
– Нет, – ответила Шарлотта. Она сидела на диване рядом с тобой и постоянно поправляла гипс, соскальзывавший по грубой коже обивки.
– А чай? Чай там тоже есть, И какао.
– Я сказала, нет!
Секретарша встала из‑за стола.
– Мистер Рамирез готов вас принять.
Я подхватил тебя на руки, и мы гуськом потянулись за секретаршей, которая привела нас в конференц‑зал со стенами из матового стекла. Она же открыла нам дверь, но мне все равно пришлось наклонить тебя, чтобы просочиться в проем. Войдя, я сразу же уставился на Рамиреза: не хотел пропустить выражения его лица, когда он впервые тебя увидит.
– Здравствуйте, мистер О'Киф, – сказал он, протягивая руку.
Я пожал ее и представил свою семью.
– Это моя жена Шарлотта и мои дочки – Амелия и Уиллоу.
– Очень приятно, дамы, – сказал Рамирез и попросил секретаршу принести цветные мелки и книжки‑раскраски.
Из‑за спины послышалось презрительное хмыканье: это Амелия давала понять, что раскраски – развлечение для детворы, а не для девушек, которые уже носят пробные лифчики.
– Стомиллиардный мелок, выпущенный компанией «Крэйола», был цвета «голубой барвинок», – сказала ты.
Рамирез изумленно вскинул брови.
– Интересная информация, – согласился он и представил нам женщину, стоявшую рядом, – Марин Гейтс, моя помощница.
Выглядела она соответствующе. С черными волосами, стянутыми на затылке, и в этом костюме цвета морской волны она могла бы быть симпатичной, но что‑то меня в ней отталкивало. Подумав, я решил, что виноват ее рот. Она как будто готова была с минуты на минуту плюнуть какой‑то гадостью, а то и ядом.
– Я пригласил Марин на нашу встречу в качестве наблюдателя, – сказал Рамирез.
– Я пригласил Марин на нашу встречу в качестве наблюдателя, – сказал Рамирез. – Прошу вас, садитесь.
Но прежде чем мы исполнили его просьбу, в комнату вернулась секретарша с раскрасками и протянула их Шарлотте. Это были черно‑белые книжицы с надписью «Роберт Рамирез, эсквайр» сверху титульных страниц.
– Ты только взгляни, – сказала твоя мама, бросая в мою сторону испепеляющий взгляд, – уже изобрели раскраски на тему вреда, причиненного физическому лицу!
Рамирез ухмыльнулся.
– Интернет – это страна чудес.
Кресла в этом зале оказались слишком узкими для твоего гипса. После трех неудачных попыток примостить тебя я сдался и усадил тебя к себе на колени.
– Чем я могу быть вам полезен, мистер О'Киф? – спросил адвокат.
– Вообще‑то, не «мистер О'Киф», а «сержант О'Киф», – поправил я его. – Я работаю в полиции Бэнктона, штат Нью‑Гэмпшир, уже девятнадцать лет. Мы всей семьей только что вернулись из поездки в Диснейленд, и вот что нас к вам привело… Меня никогда в жизни так не унижали. Согласитесь, что может быть безобиднее поездки в Диснейленд? Но нет: нас с женой арестовали, детей взяли под государственную опеку, моя младшая дочь, испуганная до смерти, осталась совсем одна в больнице… – Я перевел дыхание. – Неприкосновенность частной жизни – одна из основополагающих гражданских свобод. И эту свободу у нас бесцеремонно отняли.
Марин Гейтс прокашлялась.
– Я вижу, ваши неприятные воспоминания еще совсем свежи, сержант О'Киф… Мы с радостью вам поможем, но вы должны взять себя в руки и начать с самого начала. Зачем вы с семьей поехали в Диснейленд?
И я ей обо всем рассказал. О том, что ты больна ОП. О том, как мы покупали мороженое и ты упала. Рассказал, как мужчины в черных костюмах вывели нас из парка и сами вызвали «скорую», словно хотели побыстрее от нас избавиться. Рассказал о женщине, которая забрала Амелию, о многочасовых допросах в участке, о том, как мне никто не верил. Рассказал, что надо мной издеваются сослуживцы.
– Мне нужны конкретные фамилии, – сказал я. – Я хочу подать в суд, и как можно скорее. Я подам иск против Диснейленда, против больницы, против Управления по делам семьи. Пускай их, во‑первых, уволят, а во‑вторых, заставят заплатить нам за пережитые унижения.
Когда я договорил, лицо у меня горело огнем. Я не смел взглянуть на твою маму: не хотел знать, как она отнеслась к моему рассказу.
Рамирез кивнул.
– Иск, который вы предлагаете подать, относится к самым затратным, сержант О'Киф. Любой адвокат сперва произведет оценку рентабельности, и я сразу могу заявить: никакой денежной суммы вам не присудят.
– Но эти чеки в приемной…
– …выписаны тем истцам, которые предъявляли обоснованные жалобы. Судя же по вашему рассказу, работники Диснейленда, больницы и УДС просто выполняли свой профессиональный долг. Врачи по закону обязаны докладывать о подозрительных травмах у несовершеннолетних пациентов. Не получив объяснительного письма, полиция штата была вправе вас задержать. Сотрудники УДС должны защищать детей, особенно когда ребенок еще слишком мал, чтобы самостоятельно рассказать о состоянии своего здоровья. Как офицер полиции, вы сами, отбросив лишние эмоции, сможете увидеть четкую картину: как только из Нью‑Гэмпшира поступила подтверждающая информация, детей вам вернули, а вас с супругой выпустили на свободу… Разумеется, вам пришлось пережить немало неприятных моментов. Но стыд – это еще не повод для подачи судебного иска.
– А как же моральный ущерб? – вспыхнул я. – Вы хоть представляете, каково нам пришлось? И мне, и моим детям?
– Уверен, это сущие пустяки по сравнению с эмоциональной нагрузкой, к которой обязывает диагноз вашей дочери.