- Пойду на разведку, а то еслиКатькинабабкатебяувидит...Ты
смотри, шеф, еедоменянетрахни...-и,пошатываясь,направилсяк
единственному подъезду.
- Веселый у тебя кавалер, - бросил Родион, выщелкивая из пачки сигарету.
- Не хуже, чем у других, - отрезала соплюшка. - Кинь табачку, дядя. Ине
смотри ты на меня прокурорскими глазами... Что, в дочкигожусь?Вечновы,
старики, этот шлягер поете...
- Годишься, пожалуй, - рассеянно сказал он. - Тебе сколько, шестнадцать?
- Будет.
- Значит, годишься.
- Ага, а сядь к тебевечеркомводиночку,сразунаостровКумышева
повезешь...
- Иди ты, - сказал он беззлобно. - У меня дочке тринадцать,почтитакая
же...
- Значит, есть опыт, - усмехнулась соплюшка. - Ужепоподъездамстенки
спиной вытирает, а?
- Вот это вряд ли.
Она длинно глотнула из горлышка и фьгркнула:
- Значит, будет. Надо жить, пока молодая, а то ивспомнитьнастарости
лет нечего будет...
- А старость когда наступает? - спросил он любопытства ради.
- Ну, лет в двадцать пять...
- Дура...
- Ага,все-такиклеишься?Намекаешь?Родионпромолчал.Изподъезда
показался кавалер - насколько удалось рассмотреть в сумерках,удрученныйи
злой.
-Туз-отказ,Юлька!-рявкнулон,плюхаясьнасиденьеигромко
выругавшись. - Мало того, что бабка Дома, еще и шнурки в стакане...
- Нет, ну ты деловой, - Юлька с той жекапризнойинтонацией,неменяя
тона, запустиланичутьнеуступавшуюпобогатствукрасокисложности
плетения матерную тираду. - Такой деловой, я прямо не могу...Такибудем
кататься? Время поджимает, из меня матьпеченкувынетбезнаркоза,если
припрусь к полуночи...
- Так до полуночи еще - что до Китая раком... Поехали к Витальке?
- А если и там облом?
- Ну ладно, - самым решительным тоном сказал кавалер. - Разпошлатакая
пьянка... Шеф, долгострой на пристани знаешь? Вот и лети туда, каккрылатая
ракета... - он опустил стекло и кинул наружу пустую бутылку.
Она звонко разлетелась на асфальте в крошево, и Родионпобыстреерванул
машину, пока кто-нибудь не появился. В ящичек тем временемупалаещеодна
мятая полусотенная, а ломающийся басок, рисуясь, возгласил:
- Лети, как Бэтман, с ветерком! Музыку давай, нынче я гуляю,пра-азвенел
звонок...
Юлька хихикала, словно ее щекотали, возняпрекратилась,онитамстали
откупоривать очередную бутылку.Родион,успевшийизучитьнехитрыевкусы
клиентуры, сунул кассету в щель, и из динамиков рванулсябодро-разболтанный
голос Новикова:
- Шансоньетка - заведенная юла!
Шансоньетка... Не до углей, не дотла
Выгорает до окурочка, дурочка...
Он и сам любил Новикова,такчтовыкрутилгромкостьчутьлинена
максимум, улица Маркса, как всегда в эту пору,ужебылапочтипустынной,
машина летела в крайнем левом ряду, за спиной шумновозилисьицеловались
взасос - и Родион с горечью осознал, что отвращение ксебе,чтопечально,
уже стало привычным, устоявшимся.
- Куда теперь? - спросил он,сворачиваякизвестномувсемуШантарску
долгострою, похожему на кукурузный початокзданию,вотужелетшестьс
завидной регулярностьюменявшемутохозяев,топодрядчиков,датаки
оставшемуся недоделанным. Месяц назад всвоюроднуюПоднебеснуюубрались
китайские строители, никак неспособныепривыкнутькроссийскомуобычаю
задерживать зарплату, а турки, о которых с гордостью трепался потелевизору
мэр, что-то не появлялись. Видимо, тоже прослышали о новых традициях касаемо
вознаграждения за труд и нехотелипревращатьсвоюжизньвбесконечный
ленинский субботник...
Отрок перегнулся к нему, в нос ударил густой запашок портвейна:
- Давай вон туда, к забору... Ага. Глуши реактор. Юлия, я вас имеючесть
душевно пригласить отдаться...
- Что, здесь? - в ее голосе Родион что-то не почуял особенного протеста.
- А в лифте лучше было? Тут тебе и музыка играет, и вино под рукой...
- А этот? - хихикнула Юлия.
- А чего, пусть сидит, чего не видел? Дети,чтоли?Емуподолжности
смущаться не полагается... лови купюру, шеф. Хочешь, иди погуляй, сопривон
унитаз для дома, для семьи, а хочешь, сидитихонечкоименяйкассетки...
Юлия, любовь моя на всю сегодняшнюю пятницу... - и в следующий миг затрещали
застежки-липучки ее курточки.
- Эй! - сказал Родион громко. -Янаэтомсобачьемветругулятьне
собираюсь...
- Ну, тогда сиди и учись... - придушенным голосом бросил отрок. -Только
помолчи, кайф влюбленным не ломай...
Нет,такогоснимещенеслучалосьвмноготруднойработе
незарегистрированногочастногоизвозчика...Онпропустилмомент,когда
следовало, плюнув на все и забрав ключ зажигания, вылезти из машины - недо
утра же будут блудить... Отчего-то выходить теперь казалосьещестыднееи
унизительнее, чем оставаться на месте.Родион,ругаясьпросебя,сидел,
вжавшись в сиденье, избегая смотреть в зеркальце заднего вида. В машине было
темно, они остановились вдали от фонарей -сопляк,хотьипьяный,место
выбрал с умом, и за спинойРодионасовершеннонепринужденно,словноего
здесь и не было, разворачивалось нехитрое действо: ритмичная возня, стоныи
оханье,прекраснознакомоекаждомувзросломумужикусопытом
чмоканье-хлюпанье...
Странно, но он не испытывал ни малейшего возбуждения,хотячутьлине
рядом с ним громко колыхались слившиесятелаизапахсексавсалонес
наглухо задраенными окнами становился все сильнее. Отвращение к ним, к себе,
к окружающей жизни превозмогало всеостальныеэмоции.Наверное,втаком
состоянии люди способны убить: он вдруг представил своюЗойку,Зайчикана
заднем сиденье наемной машины, в руках пьяногосопляка...Ввискисловно
вонзились тонкие иглы, Родион едва не взвылотбезнадежности,повторялв
уме, словно испортившийся патефон:
"С ней такого не будет, с моей дочкой ни за что такогонебудет,пусть
жизнь теперь другая, Зойка все равно вырастет лучше и чище, с ней такогоне
будет.