Я копаюсь в прошлом Бёма. На данный момент, я думаю, есть только одна зацепка: алмазные прииски. Сначала в Южной Африке, потом в Центрально‑Африканской Республике. Я продолжаю поиски. По другим направлениям у меня нет никаких результатов.
– Что вы узнали о «Едином мире»?
– Ничего. У них безупречная репутация. Финансовая отчетность абсолютно прозрачная, работают они у всех на виду, причем весьма успешно.
– Откуда взялась эта организация?
– Она была основана в семидесятых годах Пьером Дуано, французским врачом, живущим в Калькутте, на севере Индии. Он помогал обездоленным людям, лечил детей и прокаженных… Дуано решил расширить поле деятельности. Он открыл общедоступные диспансеры, и эта акция приобрела большой размах. О Дуано заговорили. Он стал известен во многих странах. Западные медики приезжали, чтобы помочь ему в работе, ему стали перечислять деньги, и благодаря этому тысячи людей получили помощь.
– А дальше?
– Позднее Пьер Дуано создал «Единый мир» и основал «Клуб 1001», членами которого стали около тысячи предприятий и частных лиц, и каждый из них внес десять тысяч долларов. Вся сумма целиком, то есть более десяти миллионов, была надежно вложена, чтобы ежегодно приносить приличный доход.
– И какова реальная выгода?
– Этих средств хватает, чтобы финансировать представительства «Единого мира». Таким образом, дарители могут удостовериться, что их деньги используются непосредственно на нужды обездоленных, а не на обустройство, к примеру, шикарных вилл. Прозрачность финансов весьма способствовала успеху «Единого мира». Сегодня его медицинские центры существуют повсюду. В распоряжении организации целая гуманитарная армия. В их сфере это кое‑что значит.
На линии начался треск.
– Вы можете достать список его центров по всему миру?
– Конечно, только зачем вам…
– И список членов «Клуба 1001».
– Вы на ложном пути, Луи. Пьер Дуано – знаменитость. Он чуть было не получил в прошлом году Нобелевскую премию мира и…
– Так вы достанете список?
– Попробую.
И снова оглушительный треск.
– Я на вас рассчитываю, Эрве. Я свяжусь с вами завтра или послезавтра.
– Где я могу вас найти?
– Я вам перезвоню.
Кажется, на Дюма все же не стоило особенно рассчитывать. Я снова снял трубку и набрал номер Вагнера. Немец страшно обрадовался, услышав мой голос.
– Вы где? – завопил он.
– В Израиле.
– Прекрасно. Вы видели наших аистов?
– Я жду их здесь. Я как раз на перекрестке их дорог, в Бейт‑Шеане.
– Там, где fishponds?
– Совершенно верно.
– А в Болгарии и на Босфоре вы их видели?
– В этом я не совсем уверен. Я видел несколько больших стай над проливом. Это было фантастическое зрелище. Ульрих, я не могу долго говорить. У вас есть новые данные?
– Да, они у меня под рукой!
– Я вас слушаю.
– Главное – это передовая группа. Она уже миновала Дамаск и движется к Бейт‑Шеану. Думаю, завтра вы их увидите.
Ульрих сообщил мне их местоположение. Я отметил его на карте.
– А западные?
– Западные? Погодите секунду. Самые проворные уже летят над Сахарой. Скоро будут в Мали, в дельте Нигера.
Эти данные я тоже записал.
– Отлично, – сказал я в заключение. – Я перезвоню вам через пару дней.
– А где именно вы находитесь, Луи? Мы могли бы послать вам факс: у нас собрались некоторые статистические данные, и вам…
– К сожалению, здесь нет факса.
– У вас какой‑то странный голос. С вами все нормально?
– Да, все в порядке, Ульрих. Очень рад был с вами поговорить.
Наконец, я позвонил Йоссе Ленфельду, руководителю «Общества защиты природы». Йоссе говорил по‑английски с резким акцентом и кричал так громко, что телефонная трубка дрожала. Я понял, что этот орнитолог – еще один образчик местного колорита. Мы условились встретиться на следующий день в восемь тридцать утра в аэропорте Бен‑Гурион.
Я встал, съел на кухне немного питы и отправился рыться в птичьей лечебнице Иддо, в глубине сада. Он не оставил никаких записей, никаких статистических данных, вообще никакой информации – только одни инструменты и перевязочные материалы, вроде тех, что я видел у Макса Бёма.
Зато я обнаружил стиральную машину. Пока в барабане крутились все мои вещи, я спокойно продолжал заниматься поисками. Однако, кроме старых бинтов с прилипшими к ним перьями, я больше ничего не нашел. Этот день никак нельзя было назвать удачным. Однако в тот момент я ничего так не хотел, как снова увидеть Сару.
Час спустя, когда я развешивал на солнце свое белье, в пространстве между двумя рубашками появилась она.
– Ну что, работа закончена?
Вместо ответа Сара подмигнула мне и взяла меня за руку.
20
За окном медленно угасал день. Сара отодвинулась от меня. По ее груди струился пот. Она, не мигая, смотрела на вентилятор, лениво вращавшийся под потолком. У нее было длинное крепкое тело и темная, обожженная солнцем, дубленая кожа. При каждом движении ее мускулы напрягались, как затравленные звери, готовые броситься на охотников.
– Хочешь чаю?
– С удовольствием, – ответил я.
Сара поднялась и отправилась заваривать чай. Ее ноги были чуть‑чуть искривлены. От этого я вновь пришел в возбуждение. Мое влечение к Саре не ослабевало ни на минуту. Два часа, проведенные в ее объятиях, нисколько меня не успокоили. Дело было вовсе не в удовлетворении и не в наслаждении, а в каком‑то фантастическом взаимном притяжении пылающих тел, словно созданных для того, чтобы гореть друг для друга. Вечно.
Сара вернулась, неся узкий медный поднос с металлическим чайником, маленькими чашками и сухим печеньем. Она присела на край кровати и разлила чай по‑восточному – очень высоко поднимая чайник над чашками.
– Луи, – обратилась она ко мне, – я много думала сегодня. Мне кажется, ты идешь неверной дорогой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Птицы, перелеты, орнитологи. А ведь речь идет об убийствах. Никто не станет убивать людей из‑за каких‑то птиц.
Я уже слышал это от других. Я возразил:
– В этом деле есть только одна связующая нить: аисты. Не знаю, куда заведут меня эти птицы. Мне непонятно, почему вся их дорога усеяна трупами. Но эта жестокость, не знающая границ, должна подчиняться какой‑то логике.
– Тут дело в деньгах. Какие‑то темные дела между этими странами.
– Несомненно, – ответил я. – Макс Бём занимался незаконной торговлей.
– Какой?
– Пока не знаю. Может, алмазы, или слоновая кость, или золото? Во всяком случае, что‑то из того, чем богата Африка. Дюма, инспектор, занимающийся этим делом, уверен, что это драгоценные камни. Думаю, он прав. Бём не стал бы заниматься контрабандой слоновой кости, он резко выступал против истребления слонов в Центральной Африке. Что касается золота, то оно практически не встречается на маршруте миграции аистов. Остаются алмазы – из Центральной или Южной Африки. Макс Бём был инженером и работал в этой отрасли. Но тайна по‑прежнему не раскрыта. Швейцарец ушел на пенсию в семьдесят седьмом году. И с тех пор в Африке ни разу не был. Он занимался только аистами. Да, Сара, я действительно ничего не знаю.