– Гляди сюда. Он указал на клавишу с надписью CAPS LOCK.
– Когда этот клавиш в одном положении, компьютер пишет как обычно. Но если поставить в другое положение, он пишет только большими буквами – кроме... – Он назидательно поднял палец. – Кроме случая, когда нажимаем на SHIFT, и тогда пойдут маленькие буквы!
– Все, значит, наоборот, – сказал я. – Этого я не знал.
И этого не знал тот, кто писал прощальное письмо Юлиуса. Но Юлле в своем компьютере разбирался. И он уж наверняка знал.
Зверь улыбнулся, показав все свои белоснежные зубы.
– Это что, сигнал от Юлле? Или это написал его убийца?
Он поколдовал над клавишами, и на экране появился текст Юлле. Я сидел молча и перечитывал послание. Слишком уж оно было плохо написано. Такую лажу журналист из крупнейшей утренней газеты Швеции состряпает разве что на службе. Никогда бы он не написал эту галиматью, если бы собирался повеситься в следующее мгновение.
– Так сигнал? – спросил я. – Или подделка?
Зверь помахал рукой – отойди, мол, и уселся на стул. Он работал сосредоточенно, и на экране появилось множество странных сообщений. Довольно скоро он прекратил свои труды и только сидел у экрана, размышляя. Потом помассировал свои длинные мохнатые пальцы и сказал:
– Здесь есть база сообщения с обычными графами. Но есть тут еще и от восемь до шестнадцать зашифрованных программ, в смысле засекреченных.
Белые зубы блеснули, улыбка отразилась и в его черных глазах.
– Дорогой друг, это их ты и хочешь прочитать, а?
Я поморщился и кивнул.
Зверь повернулся к экрану. Чуть подумал и сообщил:
– Если это составлено на базе ASCII, то ты сможешь прочесть текст сегодня к вечер. Если использован DES, американский шифростандарт, то, может, завтра к утро. Если ж это тонкая программа со многими и разными многоступенчатыми алгоритмами – то, дорогой друг, печалюсь: может быть, никогда.
Он поднялся и принес какие‑то провода и рабочий халат.
– Провожу тебя до двери, – сказал он. – Где ты будешь, куда можно позвонить?
Кроме него, в компьютерном зале никого не было. Огнетушители. Таблички «Не курить». Ковры, обработанные антистатиком.
Замкнутая система кондиционирования воздуха.
– Ты не бойся, – пророкотал за моей спиной его глубокий голос. – Никто Зверя не повесит. Когда я буду умереть, так это будет поэтично.
– Умирать, – поправил я строго.
– Умирать, – послушно поправился он.
– О'кей. – Я не мог тут сидеть и ждать, пока он справится с делом. – Буду дома. Мне должна позвонить одна девица. А как звонить сюда?
Он выдрал листок из блокнота и написал свой номер, дружелюбно поглядывая на меня:
– Все в порядке, amigo. Тебе надо передохнуть, тебе надо собрать мысли. У тебя еще будут дети, будет у тебя спокойствие, ты увидишь, как растет мир вокруг тебя. Надо бы тебе жениться. А?
Он тепло улыбнулся из глубины черной бороды.
– Это хорошо, что тебе позвонит девушка, – сказал он. – Как ей имя?
– Если б я знал... – ответил я.
Она стояла перед моей дверью, когда я вошел в темный подъезд, звякая ключами. Я остановился на верхней ступеньке, разглядывая ее. Свет тут был бледный и серый.
Выглядела она изящно. Руки обнажены – загорелые, мускулистые. Сильное и гибкое тело. Большие голубые глаза – но смотрели они с какой‑то ледяной заносчивостью. Белокурые волосы подняты и закручены свободным узлом.
– Ну? – сказала она. – Обычно экзамен кончается на титьках.
Слава богу, я успел оторвать от них взгляд. Уж очень хорошо они наполняли черный хлопчатобумажный жилетик.
– Это здесь?.. – Она ткнула большим пальцем в сторону двери, то есть квартиры, которую я снимал.
. – Она ткнула большим пальцем в сторону двери, то есть квартиры, которую я снимал.
Я расплылся в улыбке и кивнул. Лоб у нее был высокий, маленькие ушки, прижатые прической. На меня она глядела без энтузиазма.
– Я Кристина Боммер, – сказала она, и голос звучал так, как будто она старалась говорить по‑отчетливее. Взгляд был столь же вежливо‑благожелателен, как у людей, смотрящих на деревенского дурачка. – Я дочь Юлиуса Боммера.
– А‑а... – ответил я.
– Хорошо, – сказала она ядовито. – Судя по звуку, монетка провалилась в автомат.
– Приношу тысячу извинений, – попробовал я пошутить. – Я ждал, что появится нечто совсем другое.
– Надеюсь, – сказала она без улыбки, – я не стала причиной глубокого разочарования.
– Отнюдь нет, – сказал я. – Титьки очень даже ничего.
Это заставило ее замолчать, позволив мне без помехи ковыряться в замках. Я пригласил ее войти, и она пролетела мимо меня, шелестя черной юбкой. Бедра у нее были узкие, ноги длинные. Обута в плетеные греческие сандалеты, которые вызывающе щелкали при ходьбе.
– Кофе – прямо и направо, на кухне, – произнес я, когда она с явным раздражением остановилась в темной прихожей. Она прошла в кухню, села и, пока я включал кофеварку, сидела тихо, уставившись на большую кирпичную вытяжку над плитой.
– Чем могу быть полезен? – спросил я, когда машинка стала разогреваться. Это было в стиле Зверя. Он образец вежливости. Приходится, при его‑то внешности.
– Я хочу, во‑первых, знать, как умер мой отец, – произнесла она излишне громко. – У Юлле не было никаких причин кончать жизнь самоубийством.
Она сказала «отец» и «Юлле» – это прозвучало уважительно и по‑товарищески. Они были хорошими друзьями.
Я кивал, мило улыбался, старательно проявляя участие.
– Я не знаю, как умер твой отец. Может, полиция в курсе. Могу только рассказать, чему был свидетелем.
Большие голубые глаза жестко уставились на меня.
– Ты сидел в тюрьме, – холодно сказала она.
Тут я повернулся к ней спиной и стал возиться с кофеваркой. Долил свежей воды, смолол еще немного зерен. Достал две толстые чашки, согрел их кипятком. Потом пропустил пар через отстойник, чтобы согреть и его, перед тем как наполнить чашки.
Кофе получился черный, горячий, с пеной поверху. По крайней мере кофе у нее будет хороший.
– Извини, – сказала она мне в спину.
Отвечать я не стал. И поставил перед ней дымящуюся чашку.
Кристина Боммер, дочка Юлле. Я пытался вспомнить, как он выглядел, чтобы понять, похожа ли она на него.
– Тут есть некоторые... неприятные детали... – сказал я.
И вдруг с ее лица исчезло это вызывающее выражение. Она стала выглядеть старше. И красивее.
– Не беспокойся, – сказала она. – Я медсестра. И только что ездила в Хюддинге,посмотрела на него.
Я сел за стол, держа чашку в руке.
– И кто тебя туда направил?
– Твой шеф.
– Фото‑Вилле?
Она сидела чуть сгорбившись, будто устала и замерзла.
– Нет, этот... в угловой комнате... Ну, шеф над всей газетой.
– Это который в подтяжках?
– Ну да.
– И он тебе сообщил, что я сидел в тюрьме?
Она выпрямилась, взгляд снова стал дерзким‑дерзким.
– Он упомянул об этом, но это вышло как‑то заодно.
– Понимаю. – Что тут было с ней обсуждать?
И тогда я рассказал ей всю историю, с мельчайшими подробностями, даже с теми, которые, может, и не имели никакого отношения к делу.
Кристина Боммер закурила сигарету и слушала молча. Закончив, я откашлялся и мрачно спросил, не хочет ли она еще чашку кофе. Она не ответила.
– Здесь какая‑то нестыковка, – вдруг сказала она.