– Ярнебринг улыбнулся своей волчьей улыбкой. – Я на работе с людьми не встречаюсь. Я встречаюсь с бандитами. Ну еще иногда с каким‑нибудь налакавшимся Свенссоном, а это еще хуже.
– А как ты налаживаешь с ними контакт? – с любопытством спросила Хольт.
– Для начала пугаю до полусмерти, – сообщил Ярнебринг, – а потом, когда говоришь с ними по‑человечески, им кажется, что они получили в подарок целый блок сигарет.
Ярнебринг, похоже, был очень доволен своей тактикой. Дешево и сердито. И время экономит.
– В этом‑то и разница между нами, – заметила Хольт. – Я бы так не могла, даже если б захотела, но я и не хочу.
– Женская хитрость.
– Ничего подобного. Просто я так устроена. Не из чего выбирать.
Ну да, как же, подумал Ярнебринг.
– А я устроен по‑другому, – произнес он вслух. – Я человек‑злодей. Поэтому надо попытаться сварить клей из этого типа, за которым мы охотимся.
– Найти и взять преступника, – перевела Хольт. – Что ж, звучит отлично.
Когда Вийнблад наконец вырвался из судебно‑медицинского чистилища, он был растерян, возмущен и встревожен одновременно. Более всего встревожен, поэтому, добравшись до своего стола, он первым делом позвонил старому приятелю доктору Энгелю – узнать, как тот себя чувствует.
Учитывая обстоятельства, нормально. Состояние пациента соответствует тяжести вмешательства.
Вийнблад рассказал о малоприятном знакомстве с его коллегой Биргит – «просто Биргит» – и о возникших у него в связи с этой встречей сомнениях в положительном исходе следствия. Его очень порадовало, что Милан полностью согласен с его впечатлениями.
– Ты прав, – согласился Энгель, – она психопат, она сумасшедший, она пошивает с другой бабой, она проститутка, она много себя понимает, она…
– Если хочешь, я захвачу все материалы и зайду, – осторожно прервал его Вийнблад.
Так тому и быть. Через полчаса он уже сидел в уютной холостяцкой квартире Энгеля на Свеавеген, и они приступили к анализу обстоятельств ухода из жизни начальника бюро Эрикссона, имевшего место всего двадцать часов назад. Как Вийнблад и предполагал, Энгель полностью разделял его версию, как именно произошло убийство. Если перевести на понятный шведский заключение доктора Энгеля, основанное на научных знаниях, опыте и здравом смысле, оно звучало так: убитый был «типичный тайный педераст, который склеил здоровенного и к тому же агрессивного партнера, и тот прикончил хозяина его же ножом».
Вдобавок Энгель обогатил следствие совершенно новой идеей, которая Вийнбладу даже не приходила в голову.
– Ты скасал, Эрикссон шифет на верхе Родмансгатан у церкви? – Он пристально посмотрел на Вийнблада.
– Так и есть. На углу Карлавеген.
И тут Энгель произнес загадочно:
– Хоммельгартен.
Хоммельгартен… Что он имеет в виду? – недоуменно подумал Вийнблад.
– Там фикусы ищут друга. Это же совсем не очень далеко.
– Ты имеешь в виду Хюмлегорден, – сообразил Вийнблад и почувствовал знакомое возбуждение, оно всегда охватывало его, когда следствие приближалось к важному прорыву. Как же он об этом не подумал!
– Интересная мысль, Милан, – сдержанно произнес он, не желая дать доктору понять, что тот застал его врасплох.
– Та ну, ерунда, – скромно сказал Энгель. – Бери, дарю.
После сытного и вкусного ланча Бекстрём направился в квартиру убитого на Родмансгатан, где в мире и покое провел остаток рабочего дня. Времяпрепровождение интересное с многих точек зрения и полезное по крайней мере с двух.
Бекстрём не был специалистом по интерьерам, но и ему было понятно, что в обстановке квартиры Эрикссона ни один предмет не был случайным, и эта продуманность стоила немалых денег. Продумано было все, начиная от картин на стенах, каких‑то немыслимых гардин на окнах и блестящих медных чайников в кухне и кончая толстыми махровыми полотенцами в ванной. Ничего удивительного, если вспомнить, что за тип был этот Эрикссон.
И еще множество книжных полок с книгами и аккуратными папками в комнате, служившей ему, судя по всему, кабинетом. Ладно, этим займется Дуболом или еще кто‑нибудь после выходных. Сам он больше интересовался искусством. Но странно: ничего из того, что он искал, не нашлось. Никаких видеокассет с ничего не говорящими, от руки написанными названиями, никаких глянцевых журналов с умащенными красавцами в коже и цепях – ничего такого. Вообще ничего.
Интересно, куда он их запрятал, подумал Бекстрём, где‑то же они должны быть! Однако поскольку в квартире было много других интересных объектов, он и это отложил на понедельник.
В ванной он сделал любопытное открытие: одна деталь накануне почему‑то ускользнула от внимания никчемного Вийнблада. Совсем неплохо будет, если именно Бекстрём с его идеальным полицейским нюхом направит инспектора по этому следу.
На дне корзины для грязного белья лежало заблеванное темно‑синее махровое полотенце с желтой каймой. Точно такие же висели на крючках, а грязное полотенце лежало на самом дне большой плетеной корзины. Рвотные массы были довольно свежими, и ему показалось странным, каким образом полотенце угодило в самый низ. Поверх него лежало несколько штук ярко‑красных полотенец с бордовым кантом, положенных, очевидно, когда хозяин менял весь комплект и вместо красных повесил темно‑синие с желтой каймой.
Вот так‑то, с удовольствием подумал Бекстрём. Кого‑то вырвало, и этот кто‑то старался скрыть, что его вырвало, – прекрасный подарок на выходные слеподыру‑криминалисту…
Он вытащил полотенце и отложил его в сторону, потому что у него были дела поважнее, а именно: инспекция совершенно неправдоподобных алкогольных запасов пострадавшего. Куда ни сунься – везде спиртное.
В кладовой напитки стояли в ящиках. Нераспечатанные коробки, коробки, где не хватало одной‑двух бутылок, полупустые – главным образом те, что Бекстрём уже подвергнул таможенному досмотру накануне. Множество бутылок стояли просто на полу – коньяк, виски, джин, водка, аквавит и масса каких‑то неведомых ликеров и прочего дерьма, которые пьют только бабы и такие, как Эрикссон.
В кухне – то же самое: сервант и два настенных шкафчика буквально забиты винами – как сухими, так и креплеными. Несколько винных стеллажей на кухонном столе и рядом с плитой. В гостиной – старинный комод, служивший, если судить по содержимому, баром, а на письменном столе в кабинете несколько графинов с янтарными напитками.
Бекстрём тщательно отобрал несколько бутылок, и, хотя он не жадничал, все равно пришлось позаимствовать у покойного чемодан. Заодно прихватил стопку чистых полотенец – переложить бутылки, чтобы не звякали по дороге.
Уже на выходе он вспомнил о вещественном доказательстве – полотенце со следами рвоты. Он полез в шкафчик под раковиной в поисках пакета, лихорадочно вспоминая, как по инструкции должны быть упакованы заблеванные тряпки. В бумажные пакеты? Или пластиковые? Один черт, решил он, тем более что у Эрикссона, похоже, были только бумажные. И вообще, с какой стати он должен заниматься работой криминалистов? Все же он затолкал полотенце в пакет и вызвал такси. Идет следствие по делу об убийстве, важна оперативность, поэтому он выписал на всякий случай целый блок платежных талонов.
По дороге домой Бекстрём попросил остановить машину у криминалистического отдела. Он положил пакет с полотенцем на стол Вийнблада и сопроводил его запиской, исполненной профессиональной солидарности и дружелюбия, а также пожеланием хорошо провести выходные.