– Она умеет так же ловко манипулировать людьми, как и ее мамаша. Лживая и коварная стерва. И ты это прекрасно знаешь.
– Знаю, знаю. – Меня удивляет его страстность, и я кладу руку ему на колено. – Такое чувство, будто ее мамаша…
Умолкаю и размышляю о собственных дочках, о том, что я готова горы свернуть, чтобы защитить их. Орла – реальная угроза их счастью. И никакого места для слабости у меня в душе не должно быть.
– Да‑да, ты прав. Не должно быть к ней никакого сочувствия. Ни капельки.
Монастырь расположен неподалеку от английской границы, в стороне от длинной, прямой как стрела дороги, проходящий меж холмов, по обеим сторонам которой зеленеют рощицы хвойных деревьев. Мы видим знак «Монастырь Святого Августина Римско‑католической церкви». Сворачиваем с трассы на узенькую однополосную дорогу, тряскую, с множеством выбоин и рытвин, и подъезжаем к стене из красного кирпича. Высота ее футов этак тридцать, посередине огромные деревянные ворота, по форме напоминающие пасть кита. Сбоку в них имеется небольшая дверца в рост человека, на которой висит дверной молоток. Юан стучит три раза, мы отходим на шаг назад и ждем.
Меньше чем через минуту слышим отчетливый звук отодвигаемого засова. Дверь растворяется, и в образовавшейся щели показывается улыбающееся лицо монахини. Маленького росточка, не больше пяти футов, с телом хрупким, как у ребенка. Так и кажется: подует ветер посильней, легко подхватит ее, раздувая черную юбку, и унесет в небеса.
– Простите за беспокойство. Меня зовут Грейс, а это Юан. Нам нужно поговорить с Орлой Фурнье. Срочно, – говорю я.
– Фурнье? – переспрашивает она и поджимает губы.
– Картрайт, – поправляет Юан и смотрит на меня. – Сейчас она носит девичью фамилию.
Монахиня кивает:
– Вы ее друзья, милая, или как?
– Не совсем друзья, но нам очень нужно поговорить с ней. По важному делу.
– Ну что ж… Орла попросила у нас убежища, а при таких обстоятельствах мы…
– Это очень срочно. Дело касается ее семьи, – говорит Юан, выходя вперед, и как бы невзначай ставит ногу между дверью и порогом. – Мы не можем уехать, не поговорив с ней.
Монашка продолжает все так же улыбаться:
– Вы тот самый молодой человек, с которым я говорила по телефону?
– Да, верно, – подтверждает Юан. – Простите, конечно, что мы явились, не договорившись заранее, но у нас уже не было времени.
– В пятницу Орла покинет нас. Может быть, ваше дело подождет до пятницы?
– Боюсь, что не подождет, – возражает Юан. – Время поджимает.
– В таком случае вам надо пройти внутрь.
Монахиня открывает дверь шире. Петли немилосердно скрипят, пока створка не останавливается, упершись в заднюю сторону ворот.
– Меня зовут сестра Бернадетта. – Она поочередно протягивает нам руку; рукопожатие ее довольно крепко. – Добро пожаловать в наш монастырь.
Мы входим на мощенный камнем двор, посреди которого устроена квадратная площадка, заросшая травкой и по периметру обсаженная розами. Трава аккуратно подстрижена.
– Минуточку, только запру калитку, – говорит сестра Бернадетта и ловкими движениями маленьких ручек загоняет тяжелый железный засов на место. – Осторожность никогда не повредит.
Прямо ко мне направляется неизвестно откуда взявшийся черно‑белый кот, трется о мои ноги, обвивая хвостом лодыжки. Потом жалобно мяукает, садится рядом и, подняв мордочку, умильно на меня смотрит. Наклоняюсь, чтобы погладить, и он громко мурлычет, закатывая глаза от удовольствия.
– Вижу, наш Пузырь уже успел с вами подружиться, – замечает сестра Бернадетта.
– Уж столько у нас развелось этих котов! А мышей ни один не ловит.
Она отводит в сторону длинную юбку, и мы видим прячущегося в ее складках серенького котеночка. Она подхватывает его и прижимает к груди, у самой шеи.
– Ну что с ними поделаешь… Не станешь же топить, верно?
Я озираюсь и вижу еще пять кошек, аккуратными клубочками свернувшихся на травке, пригревшихся под солнечными лучами.
– Ого, да у вас тут действительно полный набор.
– Когда в последний раз пересчитывали, набралось тридцать шесть. – Монахиня на секунду хмурится. – Надо бы их пристроить в хорошие руки, конечно, – озабоченно продолжает она, но тут же спохватывается: – Пойдемте же, мои дорогие.
Мы огибаем заросший травкой скверик с кошками и проходим в открытую арку здания, расположенного напротив, по диагонали. Пузырь бежит по вымощенному плитами проходу впереди. Легко ступая бесшумными лапками, он останавливается у двери и ждет, когда мы догоним. Нас проводят в квадратное помещение с тремя высокими окнами, выходящими на юг. Уже почти полдень, и видно, как в ярких лучах солнца летают пылинки. Помещение обставлено скромно, но уютно. Два видавших виды дивана, один против другого, и между ними, в сторонке, под окнами, прочный низенький столик из дуба. На нем лежит несколько книжек, довольно потрепанных временем и частым пользованием.
– Сестра Филомена все грозится купить новую мебель, но мне кажется, и так хорошо.
– Вполне уютно, – поддакивает Юан, гладя спинку дивана.
Пузырь прыгает на диван рядом с его рукой и ждет, когда погладят и его спинку.
– Здесь у вас хорошо и кошке, и человеку, – добавляет Юан.
– Именно! Могли бы обойтись малым, кое‑где подправить… ведь мы здесь для того, чтоб молиться Господу. Пусть другие заботятся о модных интерьерах.
Мы с Юаном улыбаемся. Я ощущаю такое напряжение, что кажется, кожа на лице сейчас потрескается.
– Пойду поищу Орлу. В этот час она, скорей всего, помогает на маслобойне.
– Минутку, сестра, пока вы не ушли, – говорю я, касаясь ее рукава. – Я вот о чем думаю… Как считаете, Орла останется здесь навсегда?
– Хотите сказать, как послушница?
Киваю.
– Нет, она об этом ничего не говорила. Лично я думаю, что душа этой женщины всецело принадлежит внешнему миру. – Тут она заговорщически подталкивает меня локтем. – Жизнь, посвященная молитвам, мало ее вдохновляет.
– А я думала, что чувство общего дела, возвышенная атмосфера духовной жизни могли бы оказать на нее благотворное влияние.
Лицо монахини выражает сомнение:
– Это со стороны жизнь в молитве и служении Богу может показаться привлекательной… На самом деле она требует от человека много сил и усердия.
Пузырь уходит вместе с сестрой Бернадеттой, и мы остаемся одни.
– Ты был прав, – говорю я. – Она опять солгала. Тоже мне будущая монашка… Тут и говорить не о чем.
– Тем лучше для нас, – отзывается он. – Раз она делает это не из соображений очистки совести, у нас больше шансов заставить ее изменить намерения.
– Господи, у меня сейчас сердце лопнет.
– Успокойся, я с тобой, – говорит он, слегка касаясь моей щеки. – Моральная поддержка.
Но мне все равно очень страшно. От того, что случится в ближайший час, зависит вся моя оставшаяся жизнь. И в то же самое время душу греет, что я первая сделала следующий ход, что не сижу сложа руки. Третья попытка должна быть удачной. «У меня все получится», – пытаюсь мысленно уверить себя. Дышу глубоко, меряю шагами комнату. На этот раз я твердо настроилась не терять головы и держать себя в руках.